Из личного дневника Ольги Ширяевой

Безгранично Верю

Мне очень хочется, чтобы читатель отнесся к дневникам Оли Ширяевой, 16-летней девочки, с доверием и снисхождением. Всякое свидетельство о выдающемся человеке дорого нам, его современникам. Но трижды дороже оно станет нашим потомкам, которые, нам на зависть (повторяю чужую хорошую мысль), будут знать его творчество лучше, хотя мы имели счастье видеть и слышать его живым.
...Много-много лет назад, играя в спектаклях Театра на Таганке, мы, артисты, заприметили в зале очкарика, девочку с фотоаппаратом, которая каким-то образом умудрялась проникать чуть ли не на все наши спектакли. Иногда мы получали от нее пакеты е любительскими снимками, радовались их несовершенству, потому что они были как бы из жизни. Но потом тем не менее зачастую их теряли, не подозревая, каким документом, какой ценностью они окажутся лет через 15-20. и все благодаря ему, нашему коллеге, оказавшемуся вскоре многими любимым поэтом Владимиром Высоцком.
Кроме того, очкарик, как теперь выяснилось, записывала и наши спектакли на магнитофон, особенно там, где звучал голос Владимира Высоцкого и вела дневники.
.....А таких, как она, разве одна-две были? И хочется сказать - пишите, девочки, пишите, мальчики в свои тетради свои исповеди о своих современниках, своё мнение, ещё никем не спутанное.
Очкарика - девятиклассницу звали Оля Ширяева. Ее мама работала в Институте русского языка АН СССР во вновь созданной группе по подготовке словаря русской современной поэзии. Кстати, в интервью для газеты "Книжное обозрение" я сказал, что хорошо знаком с семьей, где мама перевела для своёй дочери и переписала от руки роман Хемингуэя "По ком звонит колокол". Об издании на русском языке тогда еще не было речи. Так вот, эта мама - мама Оли Муза Васильевна Найденова.
… Жили они на Таганке, там все Оля училась в школе. В пятом классе школу преобразовали в спецшколу с расширенным преподованием немецкого языка. Школа, Театр на Таганке, Врехт, Вайс, Высоцкий, Вознесенский тут все как-то оказалось в одну струю. После школы в 1966 году Оля поступила в Институт иностранных языков, который
окончила в 1971 году. Проработала пять лет в "Интуристе" и перешла в издательство "Мир", в немецкие корректоры.
Вот я все. Что можно к этому добавить? Она не сразу согласилась передать в газету свои дневниковые записи. Согласилась, лишь когда ей очень серьезно объясняли: это тоже документ времена.
Пишите, девочки, пишите, мальчики в свои тетради свои исповеди о своих современниках, своё мнение, ещё никем не спутанное.

Валерий Золотухин
заслуженный артист РСФСР.
Советская россия 11.01.87

Начало, или взгляд из зала. Ольга Ширяева

На снимке автор дневников 1966 г

Я тебя в твоей не знала славе,
Помню только бурный твой рассвет,
Но, быть может, я сегодня вправе
Вспомнить день тех отдаленных лет.
(А.Ахматова)

Я перелистываю свои старые дневники и волнуюсь, будто и не прошло с тех пор более двадцати лет. Порой мне мучительно стыдно за глупость и наивность своих слов и поступков, но и щемяще радостно от того, что все это было. Я почти уверена, что мои записи не представляют интереса для других. Хотя... Ведь то, о чем в них рассказано, характеризует не только меня.
Когда я переступила порог Театра на Таганке, я была лишь ученицей девятого класса, а Владимир Высоцкий - уже известным артистом. Теперь, давно став старше его, тогдашнего, я только больше поражаюсь душевной теплоте и внимательности человека, умевшего держаться "на равных" с обычной восторженной девчонкой.
Здесь много будет говориться о фотографиях. Конечно, я кое-чему научилась впоследствии, но первые мои снимки были темны, пятнисты и не резки, так что подчас невозможно было разобрать, кто на них изображен. Желая сделать Высоцкому необычный и приятный подарок, я занялась переводом сложной философской пьесы. Правда, спустя десяток лет я стала переводчиком, но тогда-то я была студенткой первого семестра. Однако эти мои попытки находили доброжелательный отклик у Владимира Семеновича. Он как бы авансом воздавал за то, что получится потом. А это и было залогом того, что непременно получится, не может не получиться. Он, мне кажется, вообще был уверен, что люди, его окружающие, талантливы. Все. Иначе просто быть не могло. И он не скупился говорить им об этом. Он был очень добрым человеком. Н.Крымова написала: "Счастлив тот, кто видел нежного Высоцкого". И слова эти сразу отозвались в сердце...

сцена из сп "Послушайте"
16.05.67
Фотографии О.Ширяевой

30.04.65 - я принесла в театр фотографии для Золотухина. В фойе зазвучала гармошка -это артисты вышли петь частушки перед "10 днями". Белла Григорьевна сказала: "Пойдемте, пойдемте, вы их ему сами подарите". Она в самых лестных словах представила меня Золотухину, Он открыл пакет и начал перебирать фотографии. Из-за его плеча вынырнул Высоцкий. Уже на третьем снимке Золотухин взмолился: "Вы только, пожалуйста, напечатайте и Высоцкому. А то он у меня все отнимет". "Я напечатаю, напечатаю", - от робости, как во сне, бормотала я.

04.05.65 - наконец были отпечатаны снимки для половины труппы, и я пришла с ними на "Доброго человека". Какую бурю эмоций вызвали они у актеров, как меня хвалили, какие ласковые слова, добрые пожелания и громкие комплименты я выслушала. А Смехов даже назвал меня "ангелом". Только Высоцкого я не сумела найти до начала спектакля и поэтому снова отправилась искать его в антракте.
Глаза не сразу привыкли к полумраку кулис. При моем появлении кто-то быстро пошел мне навстречу. Это был Высоцкий. Видимо, он меня ждал. Еще не увидев ни снимка, он поблагодарил, но при этом такими словами и с такой проникновенной интонацией, будто я сделала для него что-то очень важное. Меня это смутило и бесконечно тронуло. Взволновало больше, чем все остальные бурные восторги.

19.12 .65 - после успешного выступления бригады таганских артистов у мамы в институте решили на этот раз попробовать пригласить Высоцкого на сольное выступление. Мама (она была культоргом института - О.Ш.) позвонила в театр, чтобы посоветоваться для начала со Смеховым, реальна ли эта затея и нужно ли это самому Высоцкому. Как ей показалось, Веню смущало, как отнесется "академическая" публика к репертуару Высоцкого, но мама уверила его, что у них есть и молодежь. Она объяснила, что это будет якобы новогодний вечер, но после проведения детских елок. Никакого банкета не планируется, и все будет в порядке. Смехов уточнил: "Вы в курсе его положения?" - "Да". Потом мама спросила, сколько платят за такое выступление.
- Ну, рублей десять-двадцать...
- Ну что вы! Он же будет один. Это слишком мало!
- А вы хотите, чтобы он пел целый вечер, часа два?
- Нет, не два, - конечно. Я думаю, час... Но тридцать рублей мы можем заплатить.
- Это прекрасно! Ему так нужны деньги, - и
он побежал звать к телефону Володю.
Если голос Смехова мама узнала по телефону сразу, то голос Высоцкого ей показался совершенно незнакомым - каким-то очень мягким, почти тенором. Она представилась
- Мы очень хотим пригласить вас выступить у нас на вечере, если это можно...
- Ну почему же нельзя?
Согласие было получено, оставалось только уточнить сроки. В институте все встретили это сообщение с ликованием.

04.01.66 - концерт Высоцкого в Институте русского языка АН СССР.
Меня с Б.С. отправили за Володей в театр. Заканчивался вечерний спектакль, было около десяти. Я ждала Высоцкого на служебном входе. Он появился одним из первых, с гитарой и неизменными книжками под мышкой, в своем твидовом сером в крапинку пиджаке Иногда мне кажется, - что Володя в нем родился. Никто и никогда не видел его в ином наряде. Одеваясь, Володя спросил, давно ли у нас начался новогодний вечер. Услышав, что в пять, выразил сомнение, застанем ли мы еше кого-нибудь из зрителей.
Мы с Володей сели на заднее сидение Б.С. поинтересовался, как Высоцкий отнесется к тому, если его немного поснимают. Володя ответил:
- Если вы так хотите, то мне все равно.
- А записывать можно?
- Ну, можно. Они и так по Москве ходят.
Б.С. сказал, что в институте ни одну женщину никаким нелитературным словом удивить нельзя, что они в диалектологических экспедициях и не такое слышали и вообще по роду службы все русские слова знают.
Володе захотелось курить, и он попросил меня подержать его гитару. Так, довольно неуклюже, я держала ее до самого института, а он не выпускал из рук свои книжки. Потом Б.С. спросил, что за книги он так ревниво хранит, и Володя ответил: "Галилея".
Я предупредила Володю, что во всех случаях его попросят спеть "Нинку", потому что Вознесенский говорил, что это его любимая песня. Володя сказал, что Андрей любит "Нейтральную полосу", но я возразила, что он называл обе эти песни.
Высоцкого провели к маме в комнату, чтобы он мог раздеться, перевести дух и выпить кофе. Он с интересом разглядывал сборники поэтов, увидел на столе у мамы книгу Меньшутина и Синявского "Поэзия первых лет революции -1917-1920", любовно подержал ее в руках и сказал, что у него такая - с автографом автора,
потому что они дружны. И он раскрыл книгу, как будто ожидал увидеть на нашем экземпляре ту же надпись. Потом заинтересовался фотографией Вознесенского в военной форме, и мама сказала, что если он хочет ее иметь, то у нас есть еще одна такая, переснятая мною Володя поблагодарил и сказал обо мне какие-то хорошие слова.
Кофе для Володи налили в высокую и неустойчивую чашку. Он ее нечаянно опрокинул и залил новую и очень светлую шерстяную рубашку. Страшно огорчился: как же он будет выступать в таком виде. Пришлось петь в пиджаке, хотя в зале было жарко и душно, потому что народу набилось, как сельдей в бочку А форточки мы вынуждены были закрыть, чтобы не мешал шум от троллейбусов и прочего транспорта.
Это был первый сольный и чисто песенный вечер Высоцкого, на котором мы присутствовали. Он сопровождал песни комментариями, разъяснениями и отвечал на вопросы. Исполнил Песню завистника, "В госпитале". Песню про Сережку Фомина, "Все ушли на фронт". Штрафные батальоны. Письмо рабочих тамбовского завода. Песню об очень сознательных жуликах и многое другое. Принимали с энтузиазмом.
Вернулись в комнату. Володя снял пиджак Рубашка была почти насквозь мокрая, хоть выжимай. Мы решили не выпускать его, пока он не "остынет", но Володя и сам не хотел простудиться.
Володя сказал, что обстановка, конечно, нервная. Кто-то отметил, что в зале был секретарь парторганизации. Но Высоцкий возразил, что секретари тоже разные бывают. И добавил, что, разумеется, не все можно петь, но ему страшно понравилось, как реагировал на песни и закрывался рукой один мужчина.
Потом Володя рассказал, что он сейчас пишет большой цикл, около пятидесяти песен, о профессиях, там есть про химиков, про физиков... Мама сказала:
- Мы про физиков знаем.
- Ну это вы не мою знаете.
- Нет, вашу, - и мама процитировала строчку, а он ужасно удивился:
- Откуда вы знаете?
- А мы все знаем.
Тогда Володя предложил спеть нам "черновик" новой песни "У меня запой от одиночества". Песня - просто блеск, и все мы были страшно горды, что нам оказана честь быть первыми слушателями.
Часы показывали половину двенадцатого, а Володе надо было успеть еще в одно место. Мы пошли провожать его до дверей. Меня поразило, что Володя прощался со всеми, кого встречал в коридоре.

25.01.66 - когда в ноябре "Таганка" выступала у мамы в институте, Высоцкий и Славина очень интересовались Ахматовой и спрашивали, не можем ли мы помочь им достать ее книгу. И вот у меня в руках новый толстый сборник с рисунком Модильяни на суперобложке, и я слезно уговариваю маму подарить его Высоцкому. Наконец она соглашается позвонить в театр. Высоцкого подзывают к телефону. Мама, не называясь:
- Здравствуйте.
- Здравствуйте.
- Скажите, пожалуйста, можете ли вы с большевистской прямотой и откровенностью честно ответить на прямо поставленный вопрос: есть ли у вас Ахматова?
- Ахматова?..
- Да, Ахматова. "Бег времени". Маме показалось, что Володя заколебался и, чтобы оттянуть время сказал:
- Я по принципиальным соображениям не могу ответить на этот вопрос, пока не узнаю, кто это говорит.
Пришлось признаваться. Тогда Володя поклялся, что Ахматовой у него нет. Почему-то мама не поверила ему, но ей это даже понравилось. Она предложила ему выбор: или я занесу ему книгу в театр через пару дней, или, если ему невтерпеж, он сам забежит за ней сегодня после спектакля, потому что мы живем рядом с театром. Володя сказал, что он обязательно забежал бы, но у него сегодня день рождения и его ждут. Мама обрадовалась, что мы так хорошо подгадали и поздравили его ото всех нас.

06.03.66 - я случайно увидела объявление, что после доклада о международном положении в нашем ЖЭКе должны выступить артисты Театра драмы и комедии, а после них -детская художественная самодеятельность и кинофильм. У нас с мамой на вечер были другие планы, но ЖЭК был по дороге, и я уговорила ее заглянуть туда около шести. Не успели мы переступить порог, как из зала нам навстречу вышел Высоцкий. Он удивленно спросил меня: "Что ты здесь делаешь?" А мама объяснила, что я хочу запечатлеть на фотопленке их общеполезное выступление в ЖЭКе для будущего музея их театра. Володя пришел в ужас и сказал, что этого нельзя делать ни в коем случае. В зале всего несколько старушек с внучатами, и те и другие явно предпочитают артистам программу телевидения. Видимо, на Володю эта обстановка подействовала угнетающе, он так и не пустил нас в зал. Просто взял под руки и вывел на улицу. Мы оправдывались, что мы здесь в общем-то случайно, мимоходом, потому что идем в "Сатиру" на спектакль "Теркин на том свете". Он ответил: "Вот и надо было сразу ехать туда, а не смотреть на этот позор". Потом сказал, что неважно себя чувствует и не знает, как отыграет сегодня "Павших".
Мы пожаловались Володе, что в мамином чисто гуманитарном институте никто из научных сотрудников не владеет те: никой звукозаписи, а мальчики из фонетической лаборатории, которых попросили записать его концерт, решили, видимо, сделать бизнес на этой пленке и долго нам ее не давали. Высоцкий сказал, что это плохо. Спросил: "А они не отнесут ее кой-куда? Меня сейчас поприжали с песнями". Мама горячо уверяла Володю, что этого не случится, что лаборанты не настучат, хотя кажется, своего не упустят. Мы проводили Володю до театра и простились.

03.12 66
"Павшие и живые"

19.09.66 - театр показывал премьеру "Галилея" и вскоре уехал на гастроли. Я успела снять, но не успела отпечатать: сдавала экзамены на аттестат зрелости, потом поступала в институт. Однако к открытию нового сезона фотографии были готовы и наклеены в альбом. Его я отнесла в театр, чтобы те, кому захочется иметь снимки, мне прямо в альбом поставили какой-нибудь крестик или как-то еще дали знать, что им это надо.
В первый же день нового сезона я видела Высоцкого, и он сказал мне, что мои фотографии лучше тех, что висят в фойе. Но я тогда еще не знала, что он сделал с альбомом! Практически под каждой фотографией он что-нибудь написал. Его в шутку удерживали: "Что ты так много пишешь?" А он: "Вы мне дали смотреть - я и смотрю. И не мешайте".
После спектакля я забрала альбом и, не утерпев, тут же в фойе стала его рассматривать.
Самый лучший снимок (с Буслаевым) я наклеила первым и под ним прочла теперь: "Это очень хорошая фотография. Видно, что автор ее разбирается в сцене лучше, чем мы. Высоцкий". А под снимком из финала спектакля он спросил: "Неужели я такой старый? А? Нет! Правда?!" Под другим: "А это заслуга Любимова. Хорошо освещен! Впрочем! Все его заслуга". В сцене с кардиналами был снят момент, когда Галилея закрывают маской и лица его не видно. Володя написал: "Здесь я очень здорово играю! Вы этого не видите? Но я-то знаю!". В спектакле много затемненных сцен, да и резкость у меня не всегда на высоте - отсюда и подписи под разными фотографиями: "Здесь мог бы быть и не я", "А здесь уж как-нибудь! Я!" Или: "В следующий раз встану лицом к аппарату", "Вот! Встал лицом!" А под снимком с флейтой: "И еще я играю на гитаре!" Очень мне хотелось снять начало спектакля, где Высоцкий стоит на голове. Фотография, к сожалению, получилась весьма нечеткой, но Володя под ней написал: "Это я". В конце подытожил: "Рука устала! Оленька! Ты молодец! Ты умница. Спасибо!" И подписался уже не Высоцкий, а просто Володя.

20.09.66 - первый в новом сезоне прогон переработанных (в который раз!) "Павших и живых". В окне театра, где вывешивают афиши сегодняшнего спектакля, пусто. В фойе висит программа, одна на всех. Сразу видим, что новеллы о Казакевиче нет!
А кто сегодня будет играть Гитлера-.Чаплина? Губенко или Высоцкий? В прологе они оба вышли на сцену. Я начала снимать спектакль, но у меня было совсем немного пленки. Сквозь глазок видоискателя я видела, как лихорадочно блестели глаза у Володи, горели ярко-голубым огнем. Говорят, он уже вчера играл "Галилея" с высокой температурой, но пропустить сегодняшних "Павших" не мог! А на его плечи легли такие ударные новеллы, как Кульчицкий, "Ополчение". И "Диктатора-завоевателя" играл тоже он. Лихо орал по-немецки. Смехов очень удачно нарисовал ему челку и усики, внешнее сходство с фюрером было бесподобное. Мама видела Высоцкого впервые после его ввода на эти роли. Чаплин ей не очень понравился, а Гитлер произвел сильное впечатление. Правда, она не признала безоговорочного превосходства Высоцкого. Она сказала, что он может спорить с Губенко, что они разные, и тут уж, кому что нравится. А я считаю, что у Губенко больше голых цирковых трюков, акробатики, он как бы развлекается в этой роли и веселит зал. А Высоцкий глубже, интереснее, значительней, ему одного внешнего сходства мало.
А вот новеллу об Э.Г.Казакевиче "Дело о побеге" вырезали. Всю и навсегда. У Высоцкого там была очень интересная, хотя и небольшая роль чиновника из особого отдела. Зло так сыгранная. Он все время ревностно занимался доносами на Казакевича, во всех его поступках пытался выискать что-нибудь предосудительное преступное. Читая рапорты, делал необоснованные, многозначительные паузы, отчего белое сразу становилось черным. Например, с особой злорадностью подчеркивал: "Казакевич сбежал!" А дальше следовало:"... из эвакогоспитала в действующую армию". Но это для особиста как бы уже не имело значения. Или еще: "В последнее время Казакевич много говорил!" И только после паузы, недоуменно и разочарованно: "...о выезде на фронт". В результате получалась фигура страшная, невежественная, но облеченная властью. Рассказывали, как перед закрытием сезона в театр прислали инструкторшу, чтобы провести политинформацию. А она вместо этого два часа ругала театр и "Павших". Кричала: "При чем тут 37-й год, когда вы говорите о войне? А Высоцкий! Кого играет Высоцкий?! У нас нет и не было таких людей!" Теперь вместо Казакевича расширили новеллу о Гудзенко, вставили несколько отрывков из произведений Наровчатова, Межирова, Смелякова, Луконина, Орлова. Хорошая получилась сцена, и Губенко прекрасно читал стихи Гудзенко, но все это не может заменить" Де -ло о побеге".
Спектакль шел трудно, не чувствовалось контакта с залом, ни смешка, ни движения в первых рядах. Даже на песне "О ворчунах" стояла мертвая тишина. Но когда спектакль кончился, чашу Вечного огня завалили цветами и аплодировали долго. В фойе услышала разговор. Мужчина сказал, что ему спектакль не понравился, потому что писатели показаны вне масс, оторванно от народа. Женщина возразила ему словами Кульчицкого из спектакля: -Сейчас ведь как критикуют? Например, строчка: "Одинокая охотничья избушка". Спрашивают: "А где коллектив?"

24.11.66 - итак, вчера и сегодня должны были состояться вечера Высоцкого. Вот передо мной афишка (20хЗ0см), выпущенная "Москонцертом" тиражом 500 экземпляров. "ПЕСНИ. Владимир Высоцкий и поэтесса Инна Кашежева. В вечере принимают участие композитор Борис Савельев и артисты Мария Лукач и Алла Пугачева. 23 и 24 ноября в помещении театра "Ромэн" на Пушкинской улице и 28 ноября - в Театре им. Пушкина." Сколько волнений было связано с билетами, как мы ждали этих вечеров! И... Накануне выступления все три вечера Володе запретили.
Ездили сдавать билеты. В "Ромэне" висело объявление, что "ввиду болезни артиста Высоцкого..." Половина публики отлично знала, что он здоров, в театре накануне играл, днем где-то пел. Сдавать билеты стояла очередь. Кассирша в недоумении уговаривала всех: "Но Кашежева же выступает". Однако зрители дружно заявляли, что они пришли на Высоцкого. Публика весьма солидная. Входили и: "Какой ужас!", "Как не повезло!", "А 28-го будет?" - волнения, переживания.
Сегодня по поручению маминого института Б.С. позвонил Володе. Говорил ему разные хорошие слова. И о том, что когда у Вознесенского не хотели печатать "Озу", то он приходил к нам ее читать. И что мы будем очень рады, если он снова придет в наш институт... Володя сказал:
- Не надо, не надо меня утешать. То, что вы мне сейчас позвонили, доказывает, что вы хорошие люди. А вечера эти мне обещали разрешить.
- Что? Не надо сдавать билеты?! Володя заулыбался:
- Нет, сейчас-то сдавайте. А прийти к вам сейчас я, к сожалению, не могу. Я только что от директора, которого как раз просил поменьше занимать меня в декабре. Я хочу досняться, и мне надо будет летать в Одессу. Так что позвоните в конце декабря...

24.01.67 - в канун Володиного дня рождения я собралась дарить ему свой перевод избранных сцен "Преследования и убийства Жан-Поля Марата..." Петера Вайса, который три вечера подряд печатала на машинке одним пальцем. Шли "10 дней", целевой спектакль. Я пришла в театр не только, чтобы отдать подарок, но и посмотреть на Высоцкого. На днях получил травму Голдаев и вместо него в "Бабий батальон" был срочно введен Высоцкий, на которого бегал смотреть весь театр, включая Любимова. Володя вылетал на сцену размалеванный красной краской, маленький, страшненький, в огромном красном халате с плеча Голдаева, который больше его раза в два. Он бодро покрикивал на свой "батальон". Чего он только не вопил: "Довели! Уйду к чертовой матери!" Когда он произносил свою речь: "По России бродит призрак. Призрак голода", - то "путал" слова и вместо "призрак" говорил "признак". Зал покатывался со смеху. Володя нес сплошную отсебятину, при этом имея на это право: он ведь не знал текста. Керенского за ним не было видно на сцене, он терялся в массовке. Высоцкий неистовствовал, переходя из одного состояния в другое. То вдруг подлетал к Ульяновой и орал: "Клава! Ну хоть ты-то меня не позорь!", то начинал шататься, показывая, что унтер вдребезги пьян, и охране Керенского приходилось его поддерживать. Он то истерически рыдал, когда Керенский говорил, что Россия в опасности, то разом выпаливал команду: "Справа налево ложись!", а потом, собрав с пола бабьи юбки и уткнувшись в них носом, безудержно плакал, а потом с блаженной, идиотской улыбкой слушал заповеди своих подопечных... Ничего подобного я в своей жизни не видывала! Зрители рыдали от смеха.
В антракте я нашла Володю, Он стоял в длинной очереди в актерском буфете. Вокруг было много народу, масса свидетелей. Я подала ему пакет, но предусмотрительно попросила, чтобы он пока не смотрел, что там, потому что я от смущения провалюсь сквозь землю. Говорила всякие поздравительные слова, а Володя благодарил, хотя не знал за что. Я быстро убежала.

16.09.67
"Жизнь Галилея"

29.01.67- вечер Вознесенского в КомаудиторииМГУ.
Мы "отвоевали" места в четвертом ряду. Вдруг я увидела, как через служебный вход в зал вбежал Высоцкий. Я не поверила своим глазам, и в это время ему зааплодировали. Володю усадили за нами. Пробираясь на свое место, он увидел маму, поздоровался и спросил, здесь ли я. А так как я от смущения не смела обернуться, окликнул меня и поблагодарил за перевод.
Вознесенский читал часа два, устал. Обещали, что приедут артисты из Иванова, но никто не объявился. И тогда Вознесенский сказал: "В зале присутствует..." Прежде чем он успел назвать имя, снова раздались аплодисменты. Вознесенский продолжал говорить о том, что чудесный Театр на Таганке знают по всюду и не далее как вчера его в Турине расспрашивали о нем. В Италии очень интересовались, как на Таганке поставлен "Галилей". И вот здесь присутствует (следуют хвалебные эпитеты) актер Владимир Высоцкий, который "очень здорово этого Галилея делает". Опять аплодисменты. Видно, что хлопают, зная кому и за что. Однако, кажется, Высоцкий не очень доволен, что его тянут на эстраду. Ветреная публика, столь бурно проявляя свой восторг, кажется, легко готова променять одного кумира на другого. Но и ломаться, заставлять себя упрашивать - не в правилах Высоцкого. Он выходит на сцену. В руках у него, как всегда, какие-то книжки, папка с бумагами. Вознесенский говорит, что в зале есть гитара. Ее выносят из подсобки. На гитаре аляповатая переводилка - женская головка. Володя кладет свои книжки на стол, отодвигает микрофон в сторону, пробует гитару и читает "Оду сплетникам" из спектакля "Антимиры". Под аплодисменты он уходит со сцены.
И тогда Вознесенский говорит:
- Володя Высоцкий - автор таких чудесных песен, которые берут за что хотите, за душу в том числе. Если мы все очень попросим, то он исполнит "Нейтральную полосу".
Зал просит, но Высоцкий не выходит. Вознесенский, переговорив с ним за дверью еще раз, поправляется: вместо "Нейтральной полосы" будет исполнена песня о боксерах.
Вышел Высоцкий, но в этот момент какой-то неуемный поклонник его таланта выкрикнул просьбу спеть еще что-то. Мгновенно Высоцкий буквально пригвоздил его взглядом. И каким взглядом! Я этого никогда не забуду. И всем все стало ясно. Бестактно на вечере поэта требовать песен другого автора, и если публика сама этого не понимает, то придется ей объяснить. Однако говорит Высоцкий очень мягко, с обаятельной улыбкой, но всем становится стыдно за свое поведение. Он объясняет, что хозяин здесь Андрей, а хозяину нельзя отказывать. Поэтому он споет песню о боксерах, но только одну, потому что он пришел сюда слушать, как и все, а не работать. Вот когда у него будет собственный вечер, то он споет все что у него попросят.
Высоцкий поет, а зал смеется на протяжении всей песни и после, когда Володя убегает со сцены, аплодируют до изнеможения. Конечно, Володя рад такому приему, но больше уже не выходит, а только с лукавой физиономией выглядывает из-за двери. Магид, директор ДК МГУ, объявляет залу, что Вознесенский честно отчитал два часа, а Володя (он поправляется: Владимир Высоцкий) только что поклялся прийти сюда и выступить в конце февраля -начале марта.

31.01.67 - вчера Володя попросил меня продолжить перевод Вайса, и я была безумно рада. Но дома мама сказала мне, что если я ее не убью, она откроет мне страшную тайну. Оказалось, что на вечере Вознесенского она написала Высоцкому записку, в которой просила уговорить меня окончить для него перевод, потому что ей это нужно в педагогических целях. Он с самым серьезным и почтительным видом прижал руки к сердцу и безмолвно обещал. Когда я узнала об этом, мне показалось, что грянул гром среди ясного неба. Ну, конечно, в театре есть рукопись профессионального переводчика Льва Гинзбурга. Я вспомнила, что Володя сказал: "Хотя бы начало", - и спросил, не понадобится ли мне самой этот перевод. Значит, стеснялся навязывать мне работу, которая ему не нужна. Я упала духом.

28.05.67- у меня сессия. С трудом уговорила дома отпустить меня на второе действие "Послушайте!" Маяковского. Хотелось показать Володе статью из немецкого журнала "Театер дер цайт" о "Галилее". В антракте мне сказали, что спектакль идет ужасно: сплошные накладки, и все путают текст.
Володя очень расстроен. Рядом завлитша, похоже, что утешает. Я показываю Володе обложку журнала, на которой Галилей и Маленький монах (фото М.Муразова), раскрываю разворот с фотографиями внутри, объясняю, что это статья Б.Райха о спектакле. Вмешивается завлит. Райх, по ее мнению, хорошо разбирается в театре. С категоричностью, не терпящей возражений, я заявляю, что Райх - плох, потому что считает, что кроме него никто ничего не понимает в Брехте. Она смеется и парирует: "Через несколько лет мы тоже будем утверждать, что никто кроме нас не понимает Любимова".
Володя расспрашивает о статье. Я отвечаю, что автору не понравилась сцена карнавала, что хотя он ругает и то, и другое, и третье, но при этом заявляет, что "Жизнь Галилея" - лучший спектакль сезона. Володя с улыбкой слушает мои запальчивые речи. Я говорю еще, что Райх неделю назад был на "Послушайте!" и ему очень понравился спектакль, он все поражался мужеству театра. Володя долго держит журнал в руках и так внимательно вглядывается в немецкий текст, будто хочет его понять.
Он спрашивает меня о моем институте. Я отвечаю, что у меня сессия и до ее окончания мне не разрешат дома отпечатать новые пленки, которые я наснимала на Маяковском. Володя говорит. что он уже наслышан о моих снимках, но это правильно, что сначала надо сдать экзамены.
Третий звонок. Я спешу в зал. Актеры стараются выровнять спектакль, но это им плохо удается. А самое ужасное - это публика. Непробиваема. Разговор в антракте: "Что меня раздражает, так это кубики и этот сиплый актер". И так до слез хочется цветов в финале. А их нет. "Маяковский не поэт, если его надо защищать", - заявляет какая-то дамочка.

31.05.67 - творческий вечер Высоцкого в ВТО.
Мы приехали на маршрутке. Только я спросила, прилично ли приезжать за час до начала, как увидела перед входом Володю. Я думала он нас не заметит. Мама пятилась назад, пряча цветы за спину. Но он нас увидел, без тени удивления, будто только нас и ждал, быстро подошел, сунул в руки билеты (а ведь говорил раньше, что его об этом 500 человек просили) и уже пропал в кабине лифта. Мы поднялись на следующем. Открыть дверь и выйти из лифта стоило больших физических усилий, такая на лестничной площадке толчея. Мы еле протиснулись к входу. В фойе много таганских артистов. Володя тоже бегал здесь, за кулисы не уходил.
Володя дал нам билеты в середину пятого ряда, но перед началом солидный мужчина, увидев у меня фотоаппарат, предложил мне поменяться на второй ряд. Передо мной сидела Ольга Яковлева, рядом Мансурова и Крымова. Первоначально вечер планировался на 17-е, как чисто песенный. Представлять Высоцкого должен был Табаков, он в ВТО заведует молодыми. Но Ю.П. предложил перенести на 31-е, на среду, когда в театре выходной, и показывать сцены из спектаклей. Однако сам он внезапно заболел, и поэтому вышел директор, сказал несколько слов и предоставил слово Аниксту - как члену худсовета Таганки. По-моему, он зря опустил все "титулы и звания" А.А.: для части молодых поклонников театра и Высоцкого не лишним было бы напомнить, какие прекрасные и высокообразованнаые люди составляют худсовет Таганки.
Аникст начал с того, что он - в трудном положении. Обычно все знают того, кто представляет, и хуже - того, кого представляют. А тут, наверное, мало кто знает его, но зато все знают Высоцкого. Аникст подчеркнул, что это первый вечер "Таганки" в ВТО. И сам Высоцкий, и его товарищи рассматривают этот вечер как отчет всего театра. И как это хорошо, что у входа такие же толпы жаждущих попасть сюда, как и перед театром. Вот и начали с опозданием, потому что он (Аникст) не мог войти. И только, когда он сказал, что он и есть Высоцкий и без него не начнут, его пропустили. Зал развеселился.
Еще Аникст сказал, что вот пройдет несколько лет и в очередном издании театральной энциклопедии мы прочитаем: "Высоцкий, Владимир Сергеевич, 1938 г. рождения, народный артист" .Мама не утерпела и выкрикнула из зала: "Семенович!"
Аникст сказал, что Высоцкому очень повезло, потому что он попал в коллектив единомышленников. Восхищался разнообразием его талантов, говорил, что публика знает, что Высоцкий многое умеет, даже стоять на голове. Аникст говорил не только о Высоцком, не и о коллективе театра, о Любимове и о судьбах театра вообще. Он сказал, что Театр на Таганке - это театр не следующий традициям, а создающий их. Этот театр находится в первых рядах нового искусства. Его упрекают в отсутствии ярких творческих индивидуальностей, называют театром режиссера, но это не так. Высоцкий тому пример.
Открылся занавес. Оформление сцены аскетическое: микрофон и стул. Сзади - белый киноэкран. Вел вечер Золотухин. Говорили, что он очень волновался. Я не заметила. А вот кто чувствовал себя как рыба в воде, так это Смехов. Кто-то потом сострил, что он вел себя так, будто это его вечер.
Начали с "Антимиров" ("Роботов" и "Черного ворона"). "Ворона" Володя читал, сидя на стуле - не ложиться же на пол в белой рубашке. Потом показали фрагменты из "Павших": Высоцкий прочел Кульчицкого, Хмельницкий - Когана. Золотухин спел "Трубача". Это позволило Володе перевести дух. Затем пошел кусок о "Диктаторе-завоевателе". Володя безумно волновался, иногда сбивался. Наверное, правду говорят, что для актера творческий вечер -это самый сложный экзамен. "Солдаты группы "Центр" он должен был петь сам, взял очень быстрый темп и, начиная петь, не успел отдышаться. Еще немного и ему не хватит дыхания. Господи, подумала я, ну, плюнул бы, сделал паузу. Но не таков Высоцкий. Справился.
Далее показали фрагмент из картины "Я родом из детства". Из" 10 дней" - сцену о временном правительстве, сидящем на чемоданах, и побег Керенского на фронт в женском платье. Володя играл хорошо, но, как бывает в таких случаях, хуже, чем всегда. Показали кусок из какой-то цветной картины - смешно, но безумно глупо. Из зала закричали: "Что за картина?" Оказалось "Штрафной удар". Никогда не слышала. Из "Жизни Галилея" сыграли сцену с Куратором и самый финал. Осветители в ВТО не предусмотрены, поэтому артисты привезли с собой два "пистолета" и светили сбоку, из за занавеса. Эффект был кошмарный: маски вместо лиц. Володя ужасно устал, это было видно. Чтобы дать ему переодеться, запустили магнитофонные записи: песню о том, что все относительно, и "Куда мне до нее". На сцене под микрофон положили на стул гитару, и два луча выхватывали ее из темноты. Получилось монументально-торжественно, как на похоронах.
После Высоцкий пел свои песни. С особым удовольствием, как он сказал, спел "Скалолазку", которая не вошла в картину "Вертикаль". Еще из новых: сказку о нечисти и Вещего Олега. Затем о хоккеистах, предварив песню рассказом о том, что его вдохновило на ее написание. В песне очень интересная рифмовка: распластан - пластырь - пастор.
В конце вечера какие-то деятели поздравили Высоцкого от имени ВТО, поднесли официальный букет. Мне было не дотянуться до сцены, и я попросила сидевшую передо мной девушку положить мои гвоздики к микрофону. Володя, поднимая их, искал глазами, от кого они. Кажется был растроган. Мои цветы были единственными.
Говорят еще, что артисты хотели прочесть Володе приветствие в стихах (читать его должна была Полицеймако), но им не разрешили из перестраховки.

23.06.67 - сегодня ночные "Антимиры". Пришла загодя, чтобы не пропустить Высоцкого и показать ему письмо протест Вознесенского. Андрею Андреевичу отказали в визе в Америку, где были уже объявлены его вечера, и от его имени заявили, что он болен и не может приехать. К моему изумлению, оказалось, что Володя
уже в театре, только прилетел из Ленинграда. Увидел меня перед служебным входом и окликнул: "Олечка", - пошел мне навстречу.
- Ты сдала экзамены? Киваю.
- И как?
- Отлично. Вот только по языку меня завалили.
Он понимающе:
- Четыре?
-Угу.
Володя жалуется мне, что только что с самолета и ужасно хочет есть. Не составлю ли я ему компанию?
Для кинопроб Володю покрасили, сделали ему этакую элегантную седину на висках. Его это огорчает.
- Разве можно выходить на сцену в таком виде?
- Можно, можно.
И мы смеемся. Входим в зрительный зал. На сцене монтируют станок для "Антимиров", еще несколько человек что-то лениво подбирают на электрогитарах. Володя здоровается, но никто не обращает на него внимание.
Поднимаемся наверх, в актерский буфет. Володя:
- Люба, чего-нибудь.
- Ничего нет, - отвечает она довольно равнодушно.
- Ну хоть чаю.
- Ничего нет.
Володя, наиграв возмущение, темпераментно: "Ну и не надо!" - и, когда мы вышли, уже другим, каким-то потухшим голосом: "Ну, пошли тогда вниз". В гримерной выдвинув стул для меня, сел сам.
- Хочешь покажу фотографии?
Ему явно не терпелось похвастаться кинопробами с "Ленфильма". Он и Аросева. Володя сказал, что это "Интервенция". Моя дилетантская душа заныла от зависти к качеству снимков. Потом я показала свои. Это были сцены из "Послушайте!", которые я отпечатала как отчет для фотоклуба при "Советской культуре". За исключением одного это были его портреты. Фотографии ему очень понравились, он их хвалил и про некоторые отдельно объяснял, чем они ему нравятся.
- Хочешь отгадаю, какая тебе больше всех нравится? - неожиданно спросил он.
Володя стал медленно перебирать снимки. Та фотография - с папиросой - лежала почти последней. Он дошел до нее и уверенно сказал: "Эта". Мне стало неловко, но он угадал. Я удивилась и засмеялась. Володя сказал, что она очень выразительна. А я вступилась за остальные и сказала, что мне эти снимки интересны еще и тем, что они связаны с какими-то определенными сценами, фразами. Володя мгновенно как бы включился в игру и стал отгадывать, что и где он говорит. А это не так-то просто: спектакль почти бескостюмный, без грима, кадры - в основном крупный план. Но удивительно, что он отгадывал всегда безошибочно. Как же так? Ведь он же не видит себя со стороны?
Отгадывать Володе очень понравилось. Он спросил: "Ты мне их оставишь?" Я твердо сказала: "Нет". Он стал уговаривать. Устоять было трудно, но я держалась. Я объясняла ему:
- Ведь это для газеты, для фотоклуба. А вам я обязательно напечатаю, в другой раз. А он терпеливо возражал:
- Это для газеты ты напечатаешь в другой раз. А сейчас мне было бы очень приятно...
- Но они еще не глянцованные...
- А у меня дома есть такой альбом, с прозрачными листами, они как конверты, защищают снимки. Я их туда положу. Там много твоих фотографий.
Ну, там много барахла некачественного, мои первые снимки выбрасывать надо! Володя со мной не согласился. Он убежденно говорил, что эти старые снимки, они как кинохроника, запечатлевшая время, как исторический документ. И то, что они подчас размытые, нерезкие или с крупным зерном, лишь придает им особое своеобразие, свою неповторимость.
Ну так как - даю я ему снимки? И, не выпуская их из рук, с наигранно-обиженной интонацией сказал: "Ну и не давайте!" Диалог в буфете - как вспышка молнии. Все. "Берите".
Володя был доволен. Но потом заговорил о том, что фотография стоит денег и немалых, и что, наверное, надо как-то все делать иначе, чтобы я не разорялась из-за них. Я отнекивалась, просто упрямо мотала головой и повторяла "Нет". А Володя пытался меня переубедить и говорил, что я его, наверное, не так понимаю. Он старался очень тактично мне объяснить, что так не нельзя.
- Я понимаю, что ты к нам ко всем хорошо относишься. И ко мне...
Сердце у меня оборвалось, я взглянула на него - он не смотрит, старается подобрать слова.
- ...во всяком случае, мне хочется так думать... Мы - люди обеспеченные, особенно я...
Я про себя горько усмехнулась: "Давно ли?' - слишком хорошо помнила, что еще недавне у него ни гроша за душой не было.
Володя сказал, что они могли бы покупать мне бумагу. О! тут был предлог отказаться. Мне ведь нужны особые сорта, не будут же они бегать по всей Москве за дефицитом. Отбилась, нашла причину. Но и Володя не сдался, сказал, что не согласен и что-нибудь придумает.
Однако ведь я пришла показать Высоцкому письмо. Он читал внимательно, с распросами: когда написано? кому адресовано? чем вызвано? Я объяснила все, что знала. Письмо произвело на него сильное впечатление. Он сказал, что оно хорошо написано, хотя и есть в нем места, к которым могут придраться. Спросил, где сейчас находиться Андрей, потому что сразу захотел ему позвонить, и, уже побежав было к телефону, остановился и иронично так спросил меня: "Как ты думаешь, это напечатают?"
- "Ну уж нет!" И мы оба понимающе засмеялись. А вообще-то, я не думала, что он примет все так близко к сердцу. Вернулся он скоро, очевидно, не дозвонился.
Я почему-то решила, что мне нужно рассказать Володе, что по Москве пошли слухи, что его, Высоцкого, посадили. Он мгновенно отреагировал: "Как ты тоже видела эту газету?" Оказалось, что на "Ленфильме" ему говорили, что в какой-то газете напечатали сообщение, что Высоцкий - вор-рецидивист, который, к счастью, уже обезврежен для общества. Потом прошел слух, что это просто однофамилец, и тогда из Минска в театр пришло письмо: "Напишите, который Вы из двух". "А еще, - без удовольствия подытожил Володя, - я остался в Америке".
Сменили тему и я, возвращаясь к последней премьере театра, сказала, что зрители, оценивая исполнителей, спорят, кто - первый Маяковский, кто - второй, но никто не спорит, кто пятый. Володя развеселился и рассказал, как едет он в электричке с Золотухиным и слышит:
- Смотри, Маяковский стоит.
-Где?
-Вон.
- Даже два.
Потом эти ребята подошли к ним и объяснили, что накануне смотрели "Послушайте!".
Володя вдруг погрустнел и сказал, что он подсознательно все время ждет Золотухина, чтобы похвастаться фотографиями, и только сейчас понял, что два часа назад простился с ним в Ленинграде. Усмехнулся и пересел к окну.
Неожиданно он спросил: "Оля, а ты допере-вела Вайса?" Я так и подпрыгнула: неужели ему это действительно интересно, и вовсе не "в педагогических целях" он просил меня перевод закончить. Я обрадовалась, но и устыдилась, ведь я работу бросила. На Володю пьеса Вайса, кажется, произвела большое впечатление, во всяком случае ему хотелось о ней говорить. Он спросил, трудно ли было переводить. Я ответила: "Конечно. Тем более что пьеса в стихах, я этого не умею, так что перевод мой не художественный". Однако Володя продолжал расспрашивать: "Наверное, трудная была сцена разговора Сада и Марата? Двенадцатая, кажется?" Я рассказала, что женщина, которую попросили посмотреть, нет ли смысловых ляпов в моем переводе, откровенно скучала и не понимала, зачем мне это нужно. Это Володю рассмешило.
- "Наверху" сейчас пробивают постановку этой пьесы, но надо бы, чтобы кто-нибудь из именитых заступился. - И с мечтательной улыбкой сказал: -Вот бы пробить и поставить Вайса... Да еще и "Самоубийцу" Эрдмана... И тогда два года можно ничего не делать.
Но тут же добавил, что Любимов думает над постановкой Шекспира. "А что у Шекспира?" - "Хронику". Володя объяснил, что Юрию Петровичу больше хочется "Ричарда", а он (Высоцкий) подбивает его на "Генрихов". Тема стремления к власти. Вот человек, рвущийся к власти, - и вот человек, ее достигший. Ведь Шекспир, говорит Володя, как многие великие, писал и для денег тоже. Одну пьесу - для искусства, а две, скажем, для зароботка. Поэтому из всех пьес будут собирать все лучшее в хронику.
Володя еще студентом перечитал всего Шекспира, а преподаватель ему не поверил. Долго гонял, проверяя знания, а потом сказал, что Высоцкий содержание всех пьес вызубрил по конспектам. "Отлично" все-таки поставил, но так и не поверил. Все сомневался: "А этот Высоцкий меня не обманул ли?"
Тут Володя вспомнил еще одну экзаменационную байку. Досталась ему "Илиада", которой к стыду своему, он к тому времени еще не читал. Но у них один парень готовил оттуда кусок по сценречи, и, пока он репитировал, Володя запомнил текст наизусть. На экзамене он сразу же заявил, что "Илиада" ему так понравилась, что он выучил ее наизусть, и прочел
этот отрывок. Преподаватель умилился до слез и поставил "отлично". Но во второй группе повторилась та же история. Экзаменатор удивился, выпытал у студента всю правду и долго потом возмущался, что поставил Высоцкому "пять".
Не знаю, сколько мы так просидели. Темнело. Володя попробовал включить верхний свет. "Вот у ведущего актера света нет, стола приличного нет", - сказал он грустно. На столе у него не хватило стекла, и вместо гладкой рабочей поверхности образовалось шершавое и занозистое углубление, куда и положить-то что-нибудь было опасно. А я вдруг вспомнила, что однажды в ненастный день видела, как в этой гримерной с потолка ручьем текла вода.
Пора было уходить, скоро начало спектакля. Вот нравится некоторым ставить знак равенства между персонажем, ролью и автором, исполнителем! И приравнивают, не задумываясь, Высоцкого к матросикам, солдатикам, хулиганам, грубиянам, простачкам. А почему не поставить знак равенства между Высоцким и Кульчицким, между Высоцким и Вознесенским, между Высоцким и Маяковским? Что же, у Высоцкого - одна характерность? Просто он очень разный. Человек умный, интеллигентный, тонко чувствующий, способный воспринять чужую беду, как свою. Вот на сцене он - часто бушующий, а со мной был другим. Смешно огорчался из-за крашенных волос и, по-мальчишески дурачась, спорил с партнером, кто из них знаменитее. Старался не показать, что его задевает грубость, невоспитанность, хамство. Наивно спрашивал о "Вертикали": "Разве такой плохой фильм?" - и остро переживал из-за неудачного спектакля. Противопоставления, штрихи, детали - ими можно заполнить целую тетрадь. Нельзя же судить о Высоцком однобоко!

16.09.67 - на улице я увидела Володю. Он так радостно улыбался, что я подумала, что за мной идет кто-то из его друзей. Но позади никого не было. Когда я протянула ему фотографии, которые не сумела отдать на сотых "Павших", он сказал: "Нет, ты погоди с этим, ты лучше скажи, как твои дела, как ты учишься?" И как ни была для меня накануне приятна благодарность других артистов за снимки, все померкло перед этим: ведь он один вспомнил, что у меня тоже есть свои радости и заботы. Выслушав мой рассказ, Володя спросил:
- Ты сегодня идешь на "Галилея"? Надо было смотреть прошлый спекакль. Он был хороший
- Разве этот будет плохой?
- Нет. Но сейчас играет другой состав. И я устал: все время приходится летать.
Вчера был в Ленинграде, теперь надо лететь в Измаил.
Потом он радостно и просто сказал:
- А мы репетируем "Пугачева". Приходи.
- Кто же меня пустит?
- А кто может не пустить?
Я сказала, что у меня недавно был конфликт с завлитшей из-за съемок в зале. Как бы она меня не выставила. На что он чуть раздраженно возразил, что все это чепуха и не стоит придавать ей значение. Я часто думаю, как Володя
ко мне относится. Мне кажется, что у людей очень известных, вокруг которых полным-полно поклонников, очень мало настоящих друзей и людей, искренне им преданных. Мне хочется думать, что он знает, что я безгранично ему верю, ловлю каждое его слово. Вот он сказал, например, что ему интересен Шекспир, и я тут же перечитала все собрание сочинений, как до того перечитала Маяковского, Брехта и многое другое. Мне хочется набраться смелости, подойти и сказать ему, "что от чувств на земле нет отбою, что в руках моих - плеск из фойе". И хочется верить, что ему это нужно, ведь это так надо всем….

Вагант N12 1990

Наверх