Владимир Высоцкий - артист театра и кино

"…Театральным искусством Владимир Высоцкий начал заниматься с 1955 года, когда учился в десятом классе... Он ходил в студию Владимира Богомолова в Доме учителя. Володя попал в студию Богомолова по протекции Толяна Утевского .К нему в гости приходил Александр Сабинин (который потом стал артистом Театра на Таганке). Утевский знал, что Сабинин занимается у Богомолова и попросил: "Посмотри Володю Высоцкого, он очень здорово читает басни "делает пародии". Сабинин прослушал басню в кабинете отца Утевского Бориса Самойловича. Володя исполнил "Кот и повар" Крылова. Сабинину понравилось и он привел Володю на улицу Горького, 46, напротив магазина "Динамо", где на втором этаже проходили занятия. Здесь в главном зале: с мраморными колоннами, паркетом и античными скульптурами проходили занятия по "системе" Станиславского. С 1956 года Володя готовится к поступлению в театральный институт, возвратившись в студию. Он к этому времени успел поучиться в МИСИ и благополучно оттуда ушел по совету того же Утевского и Левона Кочаряна. Володя выбрал для поступления чтение пьесы "Клоп" Маяковского. Он будет показывать комиссии на вступительных экзаменах монолог Олега Баяна.
Владимир Богомолов, актер Художественного театра и первый учитель Высоцкого, сделал очень много, чтобы его визави поступил в школу-студию МХАТ. "Талант - это очень серьезно" любил говорить Богомолов. И пытался воспитанием и духом театра поддерживать "искру Божью" в своих учениках.
Занимаясь у Богомолова, Володя жил то у Утевского, то у Кочаряна, то у матери, потому что боялся неприятного разговора с отцом по поводу ухода его из МИСИ. Разговор все равно состоялся, о его подробностях знал
А. Утевский. Как высоко порядочный человек, нигде его не описал. Кстати сказать: А. Утевкий нигде и никогда, ни в статьях, ни в своей книге воспоминаний, не написал о фактах личной жизни Высоцкого, которые хоть как-то могли того скомпрометировать. Хотя, конечно, знал их немало, т.к. всю жизнь оставался одним из друзей Высоцкого, с которыми вместе вырос. Володя называл его даже "старшим братом".
Благодаря своему таланту и усилиям его педагога Владимира Богомолова, 2 июня 1956 года стало известно, что Владимир Высоцкий принят в школу-студию МХАТ заранее. Его мало кто знал, потому что экзамен он сдавал отдельно, так как занимался у Богомолова, являвшегося преподавателем школы при Художественном театре.
Петр Солдатенков в своей книге пишет: "Первое же знакомство показало, что Владимир Высоцкий - хохмач.

Все мы можем предугадать,
Что задумано - это все сбудется!
Пройдут года, но никогда
Станиславского труд не забудется.

На курсе Павла Владимировича Массальского другим хохмачем был Гена Ялович. Оба москвичи, они даже чем-то внешне были похожи, разве что у Геннадия уши сильнее оттопыривались. И еще - если Ялович был смешным сам по себе, то Высоцкий смешил, играя, изображал какой-то типаж. Все вспоминают его знаменитые рассказы от лица Сережи из Марьиной Рощи, не выговаривающего половину букв русского алфавита. "Сенёза" - слесарь-водопроводчик и большой любитель искусства устами Высоцкого говорил так:" Я нансе не мог быть антистом, потому что у меня диктия плохая. А сещас я вот узе четыне года обсаюся с антистами, и смотните, какая у меня стала замечательная диктия. Я дазе уцатствовал в конкунсе на главного диктона тентнаньного теневидения, но меня пока туда не бенут, потому что у них там усе евнеи. Нисево смиснова в этом нету, вот. А посему я люблю антистов? Потому сто все они тозе Сенёзи. Напнимен: Сенёзка - ВолодькаТиосин, Сенёзка - Манк Беннес, Сенёзка - Васёсик Высотский".

Сокурсница Владимира Марина Добровольская, впоследствии вышедшая замуж за Геннадия Яловича, вспоминает: " Пятьдесят шестой, пятьдесят седьмой годы. Тогда много невероятного происходило. Тогда впервые в нашу страну приехал итальянский певец Марио Дель-Монако, он пел вместе с Архиповой в "Паяцах" и один из первых рассказов Володи был о Дель-Монако, от имени Сережи из Марьиной Рощи... А еще были другие устные рассказы: о дворе, о голубятне, о Ленине, про Маньку-шалаву и т.д. Космонавты вспоминают рассказ о "Сенёзе", который впоследствии был принят в отряд космонавтов. "Себ ты знана, номен у меня - тысея сетынеста, ну а дальше секнет !…."

Но вот мнение Владимира Комратова, однокурсника Высоцкого: "у него был всплеск, когда он сыграл Порфирия Петровича, на втором курсе. Всем нравилось. Белкин (Абрам Петрович Белкин, преподаватель русской литературы, крупный специалист по Достоевскому) был в восторге, вообще, это считалось одной из удач экзамена. А вот мне не очень нравилось, потому что он был всегда как-то внутри себя. Он не был абсолютно живым. Я не все видел из его ролей, но из всего того, что я видел, мне понравились только две последние его работы - Жеглов и Дон Гуан.
Бубнова он тоже хорошо играл, но не могу сказать, что потрясающе. Понимаете, если бы он блистательно закончил школу-студию, у него не было бы таких проблем с устройством на работу. Володя жил эмоционально. Он не был хорошим учеником, не был плохим - он так плыл... Если бы мне тогда сказали, что теперь я буду рассказывать о Высоцком, да никто из нас тогда этого и предположить не мог! Потому что на курсе были талантливее его, интереснее."
....Некоторая зажатость Высоцкого при исполнении его актерского репертуара подмечена Комратовым точно. В то же время мы все прекрасно понимаем, что так называемые отличники, блестяще заканчивающие студии, университеты и институты, очень часто в дальнейшем не могут раскрыться и мало чего добиваются в искусстве и жизни. А "международники", по-другому троечники, осознав в дальнейшем цель своей жизни и работая в поте лица, добиваются выдающихся результатов.
Феномен некоторой зажатости Высоцкого в театре мне кажется происходил из-за того, что на него давил психологический груз, исходящий от выдающихся и гениальных исполнителей прошлого, которые до него выступали на театральных подмостках и вызывали ярчайшие образы и впечатления у зрителей. Да и при нем их было немало. От этой ответственности перед ними он долго не мог отделаться.
Потом, когда Высоцкий сыграл Галилея, Хлопушу, Гамлета это постепенно прошло. Особенно раскрепостил его Хлопуша, там был полный "запредел".
В кино тоже был серьезный барьер. Там он был вообще неуверен, что его утвердят на роль, даже когда он проходил все отборы и пробы. Согласитесь, что очень трудно чувствовать себя свободным и полностью входить в образ, когда не знаешь, что в следующий раз взбредет в голову какому-нибудь чиновнику от кино и тебя ни с того, ни с сего возьмут и снимут с роли.
Только сыграв Жеглова, а затем Дона Гуана он вышел из под постоянного самоконтроля, подкорка раскрепостилась.
Был еще один фактор, который вводил его внутрь себя. Это стремление всегда быть первым. Он хотел быть первым актером в театре и кино. Хотя и прекрасно знал, что для этого ему нужно "переплюнуть" многих великих. Там до него было уж очень много "первых".
А вот в авторской песне ему не было равных, он это хорошо понимал и в этом жанре у него "зажима" не было. Когда в театре и кино он брал гитару, где позволяла роль, то его проходы были просто убийственными для зрителей и коллег актеров. Эффект был подобен разорвавшейся бомбе. Одно усиливало другое, это был какой-то танковый прорыв в "запредел". Казалось, что уже ничего не существует ни до, ни после его прохода. В зале как будто отсасывался воздух, мурашки бежали по коже, вызывая озноб и потрясение. Наступал момент "отключки", полнейшего раскрепощения и нирваны, и полного контакта с залом он достигал на своих концертах авторской песни, поэтому он их больше всего и любил. Больше выступлений в театре и кино. Хотя и там он достиг впечатляющих результатов.....

Борис Михайлович Покровский, сотрудник школы-студии, свидетельствует:
"Распределение обычно бывало в марте - апреле. Те, кого забирал МХАТ, уже ушли, а оставшиеся бегали по московским театрам показывались. Володю, хоть он и учился нормально, устроить в театр было трудно из-за его внешних данных: тяжелый прикус, тяжелая челюсть, небольшой рост."

Геннадий Ялович на этот счет имеет свое мнение:
"Учился хорошо, вернее сказать - легко. Лекция заканчивается, и почти всегда рядом с преподавателем - Володя, все еще что-то доспрашивал. А еще он был трудяга, Высоцкому всегда безумно хотелось делать то, чего он не умел, и он это делал. Он сам создавал себя, даже чисто физически. Постоянно какие-то резинки, гири. Он физически стал мощнее, чем в нем это было заложено природой."
Он пока лишь затеивал спор. Неуверенно и не спеша….

"…Процесс селекции гениев очень сложный и не укладывается так просто в обычные оценочные рамки. Не раз я слышал за свою жизнь: "Ты только посмотри, каких высот добился, а ведь звезд с неба не хватал". А ведь тот кто не хватал, постепенно делал себя, набирался ума, из юноши - становился мужчиной. Приносил в жертву что-то очень дорогое в угоду творчеству. Совершал постоянно сверхусилия. "Выкристаллизовывал" личность истинную, не ложную, что просто зубрежкой, усидчивостью, внешними данными и отличной учебой не возьмешь. Но к вопросу о природе творчества и его раскрытии специально вернемся еще - ниже! В сентябре 1960 года Владимир Семенович Высоцкий зачислен в труппу Театра имени А. С. Пушкина. До этого в 1959 году был дебют в кино - роль студента Пети в фильме "Сверстницы", режиссер В. Ордынский, "Мосфильм". Он промелькнул в одном кадре, задав собеседнику единственный вопрос: "Ну как там дела?". А в 1960 году эпизод в фильме "Ждите писем" - режиссер
Ю. Карасий, В. Мотыль. Эти эпизодические роли в кино мог сыграть любой актер, поэтому останавливаться на них не будем.
....На сцене Театра им. А.С. Пушкина Высоцкий в течение двух лет играл Лешего в "Аленьком цветочке" С. Аксакова. Артур Макаров дал ему тогда кличку "Вовчик дебюта". Режиссером там был Равенских, он мечтал осуществить нечто такое, что потом удалось сделать Ю. П. Любимову в Театре на Таганке…."

Инна Кочарян рассказывает об одном смешном случае, связанным с переодеванием: "Это было на съемках фильма "Увольнение на берег". Актеры в матросской военной форме выскочили из Дома офицеров, где шли съемки, чтобы попить газировки - было очень жарко. Стоят пьют, а тут проходит патруль военного коменданта. Эти же и ухом не ведут, а ведь все, и Владимир Высоцкий, и Лев Прыгунов, и Владимир Грицалов по роли простые матросы. "Почему не приветствуете?" - спрашивает их патрульный офицер. А они ему в ответ: "Да пошел ты!" "Их забрали и отвезли в комендатуру, - с улыбкой вспоминает Инна Кочарян. - Режиссер туда-сюда, а актеров нет. И кто-то ему говорит: "А ваши актеры давно сидят в комендатуре, сейчас их на "губу отправляют". Недоразумение разъяснилось, но это им понравилось. И потом, как обеденный перерыв, они начинали фланировать по улицам, никому не отдавая честь. Но это была уже игра".
В 1963 году Высоцкий перешел в труппу Московского Театра Миниатюр. К этому времени по Артуру Макарову он "Вовчик-миниатюр" - когда в Театре Миниатюр собирались ставить его "татуировку". А далее "Вовчик-непроханже" - поскольку его несколько раз увольняли, в это время он буквально спивался и здорово подмочил себе репутацию, за что и получил в трудовой книжке запись о лишении права работы по специальности….

….И вот к осени 1964 года затяжная черная полоса на жизненном матраце Высоцкого сменяется широкой, блестящей и белой. У него произошла судьбоносная встреча с главным режиссером своей жизни Юрием Петровичем Любимовым. Его отеческая забота носила очень жесткий, прагматический характер. Шестнадцать лет - с 1964 по 1980 гг. - Высоцкого ковал и перековывал этот непреклонный человек. Пока не достиг желаемых результатов, конечно относительных. Ибо Высоцкий был упрям и своеволен до несносности. Но усилия даром не пропали и Любимов достиг того, чтобы его ученика после смерти отлили в бронзе. А их дуэт явился фундаментом Театра на Таганке, на котором расцвела великолепная актерская надстройка в лице: А. Демидовой, В. Смехова, Л. Филатова, В. Золотухина, И. Бортника, Б. Хмельницкого и т.д….

….Человека всегда нужно вовремя в какой-то определенный момент подхватить, поддержать. Я знаю, что очень много талантов погибло из-за того, что не представлялось подходящего случая. Правда, иногда надо подставиться под случай, как мишень под пулю, но сам случай должен быть. Кто-то должен проявиться, кто-то должен обязательно поддержать, чтобы ты почувствовал: то, что делаешь ты, нужно!" Из книги Марины Влади "Владимир или прерванный полет": "Красный огонек неистово мигает, актеры на сцене убыстряют ритм, в игре - напряжение. Я потихоньку поворачиваю голову и различаю в глубине зала силуэт в ореоле непослушных волос. Это - Юрий Петрович Любимов, "шеф". Он держит в руках придуманный им фонарик: белым освещается его собственное лицо, когда он хочет уточнить мимику или указать на плохое движение, слишком быстрый темп, автоматическую игру. Зеленый свет означает, что все идет хорошо, красный - что нужно сменить ритм, что он недоволен, что актеры играют не с полной отдачей. Его невозможно обмануть: он сам - актер, он прекрасно видит, когда на сцене кто-то бережет силы. Что удивительно в этом человеке - он это и сам признает - он не был большим актером, он выглядел на сцене лишь миловидным молодым человеком. Он обрел свое настоящее призвание, став сначала педагогом, затем режиссером театра. Вы впервые встречаетесь в 1964 году практически в ходе создания Театра на Таганке. Для тебя это самая настоящая удача - прийти в тот самый момент, когда театр только начинает жить."….

Из книги актёра Театра на Таганке Вениамина Смехова:
"В театре моей памяти - непрерывная премьера. По моей воле выходят на сцену и потрясающе играют, по моему хотению театр уже полон, ложи блещут, партер и кресла - все как наяву. За кулисами толпятся и ждут реплики на выход тринадцать названий, тринадцать ролей Володи. Я их располагаю по хронологии. С осени 1964 года по 1980 год (зима) - тринадцать пьес. Пусть они прочтутся без кавычек: Добрый человек из Сезуана, Герой нашего времени, Антимиры, Десять дней, которые потрясли мир, Павшие и живые, Жизнь Галилея, Послушайте, Пугачев! Гамлет! Пристегните ремни, Вишневый сад, В поисках жанра, Преступление и наказание.
В "Добром человеке", первенце Таганки, Высоцкий играл, как только был зачислен в труппу, срочным вводом с двух репетиций, роль Второго Бога. Роль комедийная. Затем - роль Мужа, в компании бедняков. И наконец, после ряда исполнителей, прочно вошел в спектакль главной ролью. Летчик Янг Сун: безработный, отчаянный, злой к судьбе и великодушный к героине Зины Славиной. Это вначале, а в конце, утомленная сытостью душа вытолкнула дремавшее нутро хама, обиралы, подхалима, карьериста. Так и звучит в театре моей памяти сдвоенный текст летчика Суна; вот эхо от первого, блестящего исполнителя роли - Николая Губенко, а вот на него набегает голос Владимира. Рисунок роли тот же, а манера хоть родственная Губенко, но всюду более резкая, цепкая хватка.
В третьем акте, обжулив и предав героиню, переодетый из лохмотьев в смокинг, торжествующий Янг Сун звонко выкрикивает: "Об этом я должен посоветоваться с Водоносом!" - четко под аккорды музыки уходит вправо за кулисы.
Идеально выполнив весь текст Брехта, в этом месте Володя, в плену восторга за своего мерзавца-героя, заговаривался и орал: "Я должен посоветоваться с водолазом! Тьфу, с водородом! Тьфу, с водопадом!
С Водоносом!" Последнее бросалось в лицо героине с упреком, будто она повинна в том, что он зарапортовался. При всем том, виновник хранил серьез святого гнева, а невинные актеры хохотали за кулисами. Зрители конечно тоже."

Алла Демидова вспоминает: "14 октября 1964 года состоялась вторая премьера - "Герой нашего времени", где у Высоцкого была эпизодическая роль драгунского капитана в сцене дуэли Печорина (Н. Губенко) и Грушицкого (В. Золотухин). Я не помню, как Володя играл эту роль - спектакль был для нас трудным и больным, скоро его сняли с репертуара - но, может быть, эта роль была предтечей поручика Брусенцова, которую позже так прекрасно сыграл Высоцкий в фильме "Служили два товарища". (Это случилось в 1968 году. В.К.)
Алла Демидова не помнит, зато сам Высоцкий кое-что помнит. Вот что он говорит и Вениамин Смехов вспоминает. Высоцкий: "Мы поставили "Героя нашего времени" из-за того, что нам срочно был необходим ремонт, а близился юбилей Лермонтова. И нам сказали: "Сделайте спектакль к юбилею, а мы вам - ремонт". Мы сделали спектакль к юбилею, нам сделали ремонт. Но крыша продолжала течь, и, каков ремонт, таков был и спектакль, мы его очень быстро сняли с репертуара."

А вот что вспомнил Вениамин Смехов из своего "театра памяти":
"Герой нашего времени. Драгунский капитан держится в памяти так: игрок, крикун, забияка. Когда в сцене дуэли Грушницкий-Золотухин малодушничает и не стреляет в Печорина-Губенко, Высоцкий притягивает приятеля к себе и, раскатывая любимую согласную, убийственно бросает ему в ухо:
"Ну и дур-р-рак же ты, братец!" Кажется, в азарте и бешенстве драгун вот-вот нарушит кодекс дуэли и сам, как муху, подстрелит надменного паршивца Печорина."

….Все роли Высоцкого в театре образуют, вкупе с другими актерскими работами, одно единое целое. Так случилось на нашем перекрестке театральной судьбы, что и весь Театр на Таганке сыграл какую-то важную роль. Может быть, в будущем окажется, что и наше поколение в истории-Отечества сыграло немалую роль. И тогда следует отметить безусловность того факта: в главной роли в нашем поколении выступил артист Владимир Высоцкий…..

Станислав Говорухин - кинорежиссер и драматург, член Союза Кинематографистов СССР.
"Лётом 66-го мы снимали "Вертикаль" на Кавказе. Актерам довелось пожить недельку в палатке под ледником. Надо было набраться альпинистского опыта, вообще, "почувствовать" горы. Особенно Володе. Мы очень расчитывали на песни, которые он напишет. Без них картина не могла состояться.
В это время на пике Вольная Испания случилось несчастье. Погиб альпинист, товарищи безуспешно пытались снять его со стены. На помощь двинулись спасательные отряды. Шли дожди, гора осыпалась камнепадами. Ледник под вершиной стал напоминать поле боя - то и дело вниз по леднику спускались альпинисты, вели под руки раненого товарища, кого-то несли на носилках. Палатка наших актеров превратилась в перевязочный пункт. Здесь восходителей ожидал горячий чай, посильная помощь. Происходило нечто значительное и драматическое. Можно же было подождать неделю, пока утихнет непогода, в конце концов, тот, ради кого рисковали жизнью эти люди, все равно уже мертв. Но нет, альпинисты упрямо штурмовали вершину. Это уже был вызов. Кому? Володя жадно вслушивался в разговоры, пытался схватить суть, понять, ради чего все это. Так родилась первая песня:

Да, можно свернуть,
Обрыв обогнуть,
Но мы выбираем трудный путь
Опасный, как военная тропа.

Альпинисты считали его своим, верили, что он опытный восходитель. А он увидел горы впервые за два месяца до того, как написал ставшие такими популярными песни о горах."
Владимир Семенович написал семь песен во время съемок кинофильма "Вертикаль": "Вершина", "К вершине", "Песня о друге", "Скалолазка", "Горная лирическая", "Прощание с горами", "Это наши горы".

Геннадий Карюк - кинорежиссер и оператор, член Союза Кинематографистов СССР.
"Появился он у нас на картине "Короткие встречи". До него мы пробовали на главную роль другого актера, не буду называть его фамилию. Мне он запомнился высоким в белой рубахе с расстегнутой грудью. Такой недосягаемый и красивый. Хорошо попробовался, занял деньги у Киры Муратовой и исчез навсегда.
И на студии появился простой парень - Высоцкий. Он выручил нас - снялся. Играл ли он? Он жил в картине. Он прожил эту экранную жизнь ярко и бессмертно.

В заколдованных болотах
Там кикиморы живут,
Защекочут до икоты
И на дно уволокут.

Это был праздник не только для нас, но и для Владимира Высоцкого. Встреча с Кирой Муратовой не прошла зря. Таких два ярких художника, когда сотрудничают, то возникает нечто большее. Что и произошло.
Володя был удивительно пластичен. Чувствовал свет, камеру, ракурс - все чувствовал, все знал. Он кинематографист по своей сути. Для себя он считал, чтобы камера была чуть ниже и левее относительно его, и свет должен быть o направлен справа сверху. Куда бы камера не двигалась, Володя обязательно оказывался в том ракурсе, который считал для себя наиболее выигрышным. Естественно при этом ухитрялся смизансценировать свое движение в кадре, чтобы всегда сохранить два условия (света и ракурса), столь необходимые для выразительности.
Мне запомнилось, что он в жизни вел себя также. Двигался красиво, естественно. В период "Коротких встреч" ходил с тростью, очень органично и красиво ею пользовался. Ловко повернувшись вокруг своей оси, останавливал взгляд на собеседнике слегка сверху с прищуром и улыбкой на губах. И от этого сложного и в то же время простого по естеству движения он мне никогда не казался малорослым.
Он был очень занят. Приезжал к нам надень-два. После спектакля, перелета самолетом, съемок в горах у Станислава Говорухина он появлялся у нас усталый, но в кадре преображался; был до предела собран и в то же время раскован. Порой мне казалось, что я вижу его мысли по поводу того, успеет ли он на очередной рейс и, видимо, иногда тень этой мысли ложилась на его лик, но он был живой в кадре и в жизни.
А однажды он потряс всех нас. К студии подъехало такси. Появился Володя и вывел из машины... Кого вы думаете? Марину Влади! Все мы были поражены. Под общее одобрение и удивление он шествовал по студии, сопровождал Марину...
Я дал фотоаппарат своему ассистенту Игорю, чтобы запечатлел меня в момент, когда я буду знакомиться с Мариной.
Высоцкий появился в маленьком дворике студии, представил меня ей. Я задержал несколько дольше ее руку, ожидая щелчка фотоаппарата, но так и не дождавшись, оглянулся на Игоря. Он стоял ошеломленный, подавленный лучами звезды, а об аппарате, естественно, забыл. Была возможность иметь фото рядом с ними, но не суждено. Все это было потом, а пока - площадка. Он ловко импровизировал свой ролевой текст со своими куплетами.
Мы все наслаждались его игрой, жизнью. Впитывали его в себя поневоле, внутренне подражая ему. Прошло столько лет, как его уже нет рядом, а он все живет в нас своими интонациями, непоседливостью, как фейерверк энергии, переданной нам..."

Иосиф Хейфиц - кинорежиссер, народный артист СССР, член Союза Кинематографистов СССР.
"... По голосу он представлялся мне могучим мужчиной богатырского телосложения, этаким суперменом. И поэтому, когда в начале семьдесят второго года я искал исполнителя роли зоолога Фон Корена для своего фильма по чеховской "Дуэли", я вспомнил о Высоцком. У Чехова Фон Корен широкоплеч, смуглолиц, фигура его производит впечатление мощи, и весь он - воплощение высокомерия и холодности. Но вот приехал из Москвы и стоит передо мной человек невысокого роста, даже можно сказать, щуплый. Большая, красиво посаженная голова подчеркивает некоторую непропорциональность фигуры. Я был поражен несоответствием голоса и внешности. Ну вот, смотрю я на него и недоумеваю: рядом с Олегом Далем, кандидатом на роль Лаевского, он кажется маленьким. Мне так не хочется отказываться от его участия в фильме. И чем больше всматриваюсь в него во время нашей беседы, тем все решительнее прихожу к выводу, что можно сделать поправку к чеховскому описанию внешности Фон Корена. А что если этот "прежде всего деспот, а потом уже зоолог" именно таков: ниже среднего роста, щуплый?
. И несмотря на это, а скорее именно благодаря этому, он "король и орел, держит всех жителей в ежах и гнет их своим авторитетом". Решившись, прямо говорю об этом Володе. И обретаю союзника.
"В самом деле, - вспоминает он, - есть много примеров тому, что тираны и деспоты - часто люди маленького роста, и свой недостаток пытаются возместить жаждой власти и превосходства."
Однажды он сказал мне: "Все равно меня на эту роль не утвердят. И ни на какую не утвердят. Ваша проба - не первая, а они ни одной не утвердили, все - мимо. Наверное, "есть мнение" не допускать меня до экрана".
А после кинопробы, в которой подтвердилась принятая формула "фон коренщины" и сложность характера проявилась даже в небольшом отрывке, Володя, отозвав меня в сторону, сказал:
"Разве только космонавты напишут кому следует. Я у них выступал, а они спросили, почему я не снимаюсь. Ну, и обещали заступиться".
Видимо письмо космонавтов дошло. Володю утвердили на роль, и мы отправились в Феодосию на съемки. Критика высоко оценила работу Высоцкого. О Фон Корене писали как о его несомненной удаче. На международном фестивале в Таормине, в Сицилии, я узнал, что этот успех Володи был отмечен в 1978 году призом за лучшую мужскую роль. Наша страна в этом фестивале не участвовала, и никто, в том числе и Володя об этой высокой награде не знал. Вернувшись в Москву, я хотел обрадовать Володю, но он был в отъезде. А потом я надолго уезжал и все никак не мог сообщить об этом, все откладывал. И, к великому огорчению... опоздал. Но я забегаю вперед.
.....Мне вспоминается один случай. У Володи оказался единственный свободный от спектакля и репетиции день перед отъездом на зарубежные гастроли. В театре шла подготовка к отъезду, работали без выходных. На этот единственный день и была назначена важная съемка в Ленинграде. С трудом освободили всех партнеров, кого на всю смену, кого - на несколько часов. Как на зло, вечерний спектакль в Москве заканчивался поздно, и на "стрелу" Володя не успевал. Договорились, что он прилетит в день съемки утренним самолетом. Нетрудно представить себе нервное напряжение съемочной группы. Если эта съемка по какой-нибудь причине сорвется - собрать всех участников не удастся раньше, чем через месяц. А это уже ЧП... В то злополучное утро поднялась метель. Ленинград самолетов не принимал, аэропорт слабо обнадеживал, обещая улучшение обстановки во второй половине дня. При максимальном напряжении снять сцену за полдня не удастся. Все сидели в павильоне с "опрокинутыми" лицами, проклиная погоду и не находя выхода. И вдруг (это вечное спасительное "вдруг") вваливается Володя, на ходу одевая игровой костюм, а за ним бегут костюмеры, гример, реквизитор с термосом горячего чая.
"Володя, дорогой, милый! Каким чудом? Администрация с аэродрома звонит - надежды нет1" "А я ребят военных попросил. Они и в такую погоду летают. К счастью, оказия была. За сорок минут примчали".
Но вот однажды я, помню, возвращался после какого-то совещания по улице Воровского. Был пасмурный весенний день, сжиженная каша на тротуарах. Слышу, догоняет меня мчащаяся машина, близко к тротуару. Резко тормозит заляпанный грязью, что называется "по самые уши" серый мерседес. Выскакивает Володя. Здороваемся, и я ему говорю: "Легок на помине! Володя, я задумал экранизировать бабелевский "Закат" и "Одесские рассказы" . И вы у меня будете играть бандита Беню Крика."
Он широко улыбнулся и, не раздумывая, грохнулся на колени прямо в снежную кашу.
Это была наша последняя встреча. Замысел мой не осуществился, пришлось менять свои планы..."

Братья Вайнеры: Аркадий и Георгий - писатели, члены Союза Писателей СССР и Союза Кинематографистов СССР.
"Мы ехали на студию, опаздывали, торопились, и он, как всегда, гнал машину во весь опор. У Киевского вокзала пронзительно свистнул милиционер, взвизгнули тормоза, замер этот бешеный гон. "Ну все, заторчали," - махнул он досадливо рукой. Инспектор неспешно просмотрел протянутые документы, мельком взглянул ему в лицо, осуждающе вздохнул: "Превышаете, товарищ Жеглов! Ведь не на "операцию" спешите?" "А у меня каждый день операция!" Милиционер возвратил права и домашним неофициальным тоном попросил: "Не гони так лошадей, Владимир Семенович". "Ей-богу, больше не буду!" - поклялся Высоцкий, включил скорость и погнал пуще прежнего. Высоцкий, обещая милиционеру соблюдать правила, не обманывал его - у него просто не было времени объяснить, что он не может двигаться как все, что у него мало дней, часов, минут, что времени почти не осталось, а забот, обязательств и планов - будто впереди долгий век.
Большой цейтнот, невероятная острота чувствования от всегдашнего дефицита времени. Каждая строка, каждая роль, каждый глоток и вздох - как будто последний.
Владимир Высоцкий прожил сорок два с половиной года ровно день в день. Кто-то из его поклонников, подсчитал, что составило 15520 дней. Десять дней натекло, по капелькам собиралось за счет високосных дней. А какая это скорбная арифметика, какая грустная статистика! Как удручающе мал срок жизни Художника. Ведь их возраст нельзя мерить анкетой, хронологией, календарной цифирью, их жизненный срок имеет другую насыщенность, каждый прожитый ими день имеет другой удельный вес!
Вместили же эти немногочисленные, в общем-то, дни сотни написанных Высоцким стихов, тысячу песен
(с различными вариантами), десятки сыгранных ролей в театре и кино, бессчетные концерты и выступления. Другой вопрос - какой ценой это давалось.
Песню Высоцкий мог написать за один день, за несколько часов. Летели в Одессу, купил в киоске перед посадкой журнал "Советский экран", уселся в кресло, перелистнул несколько страниц, отложил журнал, достал ручку и стал искать бумагу. Ни у кого не нашлось нескольких чистых листочков, и тогда Высоцкий стал писать прямо на журнале, на белых полях. Писал строчку, вычеркивал, вновь вписывал какие-то слова, на полосе выстраивались неровные столбики строф. Когда приземлились в аэропорту, он поднял веселый глаз: "По-моему, смешная штука получается". Из аэровокзала поехали на море, на дачу к режиссеру Говорухину. Все купались, веселились, жарили шашлык, а Высоцкий лежал в стороне на песке и усердно трудился над исписанным вдоль и поперек журналом. Часа через три сказал: "Несите гитару, вроде бы готово."
Исписанный прыгающими, стремительными буквами Высоцкого журнал "Экран" до сих пор хранится у Станислава Говорухина....
Постоянный дефицит времени, гонка с судьбой определили в Высоцком безошибочность принимаемых решений, точное знание, чего он хочет.
Десять лет назад подарили мы ему один из сигнальных экземпляров романа "Эра милосердия". На другой же день он явился и с порога сообщил: "Я пришел "застолбить" Жеглова". Мы удивились - в каком смысле "застолбить". Высоцкий уверенно сказал: "Это будет фильм наверное большой. И это моя роль. Никто вам так не сыграет Жеглова как, я". Мы и не сомневались в этом. В нашем детстве было много общих воспоминаний - мы помнили голодную послевоенную Москву, мы знали словечки Сухаревки, рядом с которой жили, мы были соседями во времени, обстоятельствах, судьбе. Еще до начала съемок фильма "Место встречи изменить нельзя" Высоцкий горел идеей сделать фильм не казенный, а "артельный", то есть не по плану, не по табельному времени "от-до", а от всего сердца для себя, что для него автоматически предполагало - для всех.
И, видит Бог, работал он от всего сердца. Съемки пяти серий длились в Одессе без малого год. Высоцкий занят почти в каждом эпизоде, а участие в спектаклях Театра на Таганке - само собой. Не раз случалось ему после съемочной смены мчаться на аэровокзал, самолетом в Москву, играть спектакль и ночным рейсом - пассажирским, а когда и попутным грузовым - возвращаться в Одессу, чтобы с восьми утра уже быть на съемочной площадке. Жизнь со временем наперегонки.
Его поразительная способность увлекаться новой идеей, воспламеняться замыслом предстоящей работы вполне уживались в нем с практической четкостью планирования будущих дел. Однажды мы сидели в чахлом скверике Одесской киностудии, коротали перерыв в съемке шутками и невероятными историями, приключившимися в нашей жизни, и вдруг Высоцкий, без всякой видимой связи с текущими разговорами, заявил нам: "Ребята, вы должны писать вторую часть "Эры милосердия"! Продолжение - роман о Жеглове после поимки банды "Черная кошка". Сделаем потрясающий фильм!" Мы стали отнекиваться, отказываться, отбиваться, объясняя, что ни по каким обстоятельствам не готовы к такой работе, но только не от Высоцкого, загоревшегося интересной ему мыслью, можно было легко отбиться. Никто не умел. Так уговаривать, грозиться, заманивать, сулить: "Подумайте сами, как все сказочно сходится:
мы заканчиваем картину, я запускаю на год снимать "Зеленый фургон", а вы за это время пишете роман. Шашки наголо - и в бой!" И как-то незаметно для себя мы начали обсуждать с Высоцким тему, сюжет, персонажей, подробности жизни в 1947 году, и когда опомнились спустя какое-то время, то говорили о продолжении романа как о чем-то решенном.
Высоцкий не снял "Зеленый фургон". Не успел. А мы не написали роман - не стало героя. Прошло несколько лет, пока мы поняли, что у нас есть долг перед Высоцким - довести до конца его замысел и рассказать о жизни и смерти человека, который знал, за что и как он умрет. И мы еще надеемся успеть свой долг оплатить."

Станислав Говорухин:
"Можно сказать, что не я пригласил Высоцкого на картину "Место встречи изменить нельзя", а он - меня. Однажды он говорил мне: "Знаешь, тут мне Вайнера сказали, что у них для меня есть хорошая роль. Ты почитай роман, мне сейчас некогда - в Парижск уезжаю" (именно так он называл этот город).
Я взял у него роман, он назывался "Эра милосердия", прочел и просто обалдел. Когда Володя приехал, я сказал ему: "Роман действительно классный, и роль потрясающая. Ты ничего похожего еще не играл, представляю, как ты это сделаешь"....
....Кстати, Володя придумал историю с фотографией Вари, приклеенной на дверь среди других фотографий, когда в сцене в подвале надо было дать Шарапову какой-то знак - указать дверь, ведущую к спасению...
Так хотел сниматься, так волновался: утвердят - не утвердят на роль Жег-лова, и вдруг...
10 мая 1978 года - первый день съемок. И день рождения Марины Влади. Мы в Одессе, на даче нашего друга. И вот - неожиданность. Марина уводит меня в другую комнату, запирает дверь, со слезами просит: "Отпусти Володю, снимай другого артиста". И Володя: "Пойми, мне так мало осталось, я не могу тратить год жизни на эту роль!"
Как много потеряли бы зрители, если бы я сдался в этот вечер.....
....Консультантом на фильме был заместитель министра МВД СССР генерал-лейтенант К. Н. Никитин. Он просил, чтобы Жеглов хотя бы раз показался на экране в милицейской форме. Эту просьбу мне необходимо было выполнить,
потому что за это я рассчитывал получить возможность оставить, к примеру, сцену, где Жеглов подбрасывает в карман Кирпичу кошелек, да и вообще предполагал, с какими трудностями мы столкнемся при сдаче картины.
Но Высоцкий был неумолим:
"Нет, форму я не одену ни за что!" Для него милиционер сталинских времен ассоциировался с теми людьми, которые творили то страшное беззаконие...
И тогда мне пришлось придумать ему сцену, где он стоит у зеркала в кителе и произносит такой текст:
"Вот, Шарапов, моя домашняя одежда вроде пижамы". "Почему?" - спрашивает Шарапов. "Да потому что никогда не носил, да, наверное, и носить не придется".
Потом он, с большим трудом уговоренный мною, садится в этом кителе к роялю и произносит несколько строк из "Лилового негра" Вертинского, но, будучи верным своему слову не петь, каждый раз перебивает их репликами, обращенными к Шарапову. И тут же снимает китель. Это и осталось единственным его появлением в милицейском мундире.....
А трудности с приемом картины действительно были немалые: многие реплики, какие-то жаргонные выражения просто возмущали тогдашнее "высоконравственное" руководство МВД. И конечно, если бы не совпадение некоторых обстоятельств, картина в таком виде никогда бы не вышла на экран (а вышла она в 1979 году. В.К.).

 

ДАЛЕЕ>>>