МИХАЭЛЬ БЕН-ПАДОК
ТРУБАДУРЫ ПРОТИВ ОБСКУРАНТОВ
(Заметки о современной советской песенной поэзии)

БИОГРАФИЧЕСКИЕ СПРАВКИ

"Мое фамилье, имя, отчество
прекрасно знали в КГБ." В. Высоцкий
"Я был душой дурного общества".

Александр Галич (Александр Гинзбург) - автор (Совместно с Константиновым.) комедии "Вас вызывает Таймыр". Создатель нашумевшей инсценировки для МХАТа рассказа И. Грековой "За проходной". Один из авторов киносценария "Бегущая по волнам", по которому был поставлен советско-болгарский фильм с балладами Галича." Знаменит как автор свободных песен.(Между прочим, режиссерский сценарий, который мне довелось видеть в Доме-музее А. Грина в Старом Крыму, отличается от окончательного варианта кинофильма. Так, например, из фильма выкинуты многие песни Галича, которые были в сценарии ("Острова" и др.), переделан финал. По замыслу Галича статую "Бегущей" решением "Совета города" (Горсовета ?) было решено уничтожить, так как она обращена лицом к морю, и, следовательно, спиной к народу. В фильме: статую разбивает кучка хулиганов. )
Живет в настоящее время в Москве. Вступил в Комитет защиты прав человека, созданный академиком Сахаровым в 1970 году.
О жизни Владимира Высоцкого мы знаем мало. Он сравнительно молод. Живет в Москве. Актер Театра Драмы и Комедии на Таганке, снимался в фильмах: "Вертикаль", "Хозяин тайги", "Служили два товарища", "Интервенция" (так и не вышедшем на экраны), "Опасные гастроли". Самый популярный - среди молодежи автор разнообразнейших песен.

1. Вступление.

"Эге! - Сказал я сам себе."
А. Галич "Песни".

Сравнительный анализ современной советской песенной поэзии никем еще серьезно не проводился, и поэтому любая попытка в этой области может представлять определенный интерес.
Автор взял на себя смелость провести целый ряд уместных и неуместных сопоставлений, ибо давно известно, что "все познается в сравнении."
Этот нехитрый гносеологический прием всегда помогал исследователям, независимо от того, где они искали Истину и Красоту: в жизни, в науке или в искусстве.

2. Песня и поэзия.

"Долгие лета, тем кто поет во сне,.."
"Песня о беспокойстве (Парус)".В. Высоцкий
"То ли броситься в поэзию, То ли сразу в желтый дом."
А. Галич "Гусарская песня."

Вышедший в 1969 году в СССР Словарь синонимов русского языка трактует слово "песнопение" как устаревший синоним слова "стихи". Как и многие советские справочники, этот словарь вводит читателя в заблуждение, потому что 10-15 лет тому назад в Советском Союзе песня начала cрастаться с поэзией. Появились десятки поэтов песенников: Окуджава, Высоцкий, Галич, Клячкин, Визбор, Городницкий...
Потребность в песнях была так велика, что стали писать музыку на стихи Гумилева, Цветаевой, Пастернака, Есенина, Бродского, Вознесенского и даже Евтушенко.("даже" - потому что, на мой взгляд, Е. Евтушенко выходит из этого ряда .)
Стихи читаются нараспев. Песни почти декламируются. Где грань между песней и поэзией? Почему возник интерес к "свободным песням"? Может, потому, что песня более близка, более доходчива, так как древнее, чем стих? А, может быть, потому, что стихи в магнитофонных записях плохо звучат без музыкального сопровождения (ведь магнитофонные ленты доступнее самиздатовских копий) ? Трудно сказать. Во всяком случае полу подпольное "песенное движение" возникло как реакция на офиицальную культуру и на "радиопесни", типа "Любовь - кольцо, а у кольца начала нет и нет конца", или на песни, звучащие насмешкой:
"Будет людям счастье,
Счастье на века.
У Советской власти
Сила велика."
Все песни, не исполняющиеся в СССР по радио или с эстрады, можно разделить на три группы. Первая - это лирические песни, не имеющие ка-ких.либо особых достоинств, и "туристская романтика". Вместе со второй группой, куда входит лирика Окуджавы, Визбора, Егорова и других, эти песни являются протестом против псевдоромантики построения коммунизма.
По мелодичности они напоминают русские народные песни, но на этом сходство исчерпывается. В сущности Окуджава - это возрождение символистов и, если угодно, Вертинского. Его песни - достояние интеллигенции больших городов, воскресение мечты о Прекрасной Даме, и если иногда в этих песнях прорываются нотки сатиры (родители Окуджавы - враги народа), то они заглушаются мягкими лирическими звуками.
Третью группу свободных песен возглавляют произведения Галича, Высоцкого и Кима.

3. Истоки Галича и низины Высоцкого.

"Не солдатами - номерами
Помирали мы, помирали.
От Караганды до Нарыма
Вся земля как один нарыв."
А. Галич "Песня о Синей Птице."

В середине пятидесятых годов стали временно пустеть лагеря. В жизнь городов и сел вливались люди, на которых лежала печать лагерных лет. "В суету городов" Галич и Высоцкий принесли лагерную культуру: блатные песни, жаргон, мат. Оба барда стали мостом между востоком и западом Советского Союза, между рабством лагерным и внелагерным. Галич и Высоцкий начинаются с блатных песен. Оттуда, из лагерей идет увлечение матом, жаргонными словечками, "народными" искажениями чистой литературной речи. Всякий уважающий себя интеллигент считает необходимым изобрести неологизм по части выпивки или половых сношений.Нецензурная речь и самиздат - может быть, единственные неподцензурные области советской культуры.

4. Александр Галич и Александр Блок.

"Кому чару пить - кому здраву быть?!
Королевичу Александровичу!"
А. Галич "Цыганский романс."

Автор отваживается здесь высказать мнение, согласно которому Галич занимает в современной советской поэзии то же место, которое занимал Александр Блок в начале века. Галич, как это ни кажется странным, может в какой-то степени считаться духовным наследником Блока. Поводом для такой несколько проблематичной постановки вопроса нам послужил и "Цыганский романс", и "Песня о Прекрасной Даме", и ряд чисто блоковских мотивов, иногда подчеркивающих своеобразие стиля Галича, и усталая созерцательность, общая даже для самых яростных строк как Галича, так и Блока.
Когда я пытаюсь представить себе более образно это незримое духовное родство мастеров разных поколений, "генетику поэзии", то в моем разгоряченном воображении возникает неясная картина, напоминающая фреску Микельанджело: Блок держит Галича за руку. Как Платон, Блок поднимает свободную руку к небу. Как Аристотель, Галич указывает на землю. И если 50 лет назад вершиной русской поэзии были строчки:
"И странной близостью закованный, Смотрю за темную вуаль..."
(А. Блок "Незнакомка"),
то сейчас ценители изящной словесности с наслаждением повторяют вслед за Галичем:
"У жены моей спросите - у Дашки,
У сестры ее спросите - у Клавки..." (А. Галич. "Выступление Клима Коломийцева в защиту мира").
Поэзия спускается с небес и идет как нищая по дорогам. Из Прекрасной Дамы она превратилась в уличную девку, побывав в маразматических объятиях корифеев "социалистического реализма." Галич - поэт не "от Бога". Этим он отличается, например, от Есенина или Иосифа Бродского. Галич выстрадал свой талант, видимо, заплатив за него яремной тягостью концлагерей и здоровьем. Галич - это сгусток возвышенного цинизма и бытовой одухотворенности, смесь лагерного жаргона и философии. Галич - это крик израненной души, не потерявшей способности видеть и чувствовать.

5. Галич и Окуджава,

"Ведь недаром я двадцать лет
Протрубил по тем лагерям."
А. Галич. "Облака".

Окуджава, Галич и Высоцкий - три ведущих мастера советской песенной поэзии. При этом Окуджава и Высоцкий стоят на разных полюсах восприятия мира: Высоцкий пишет "военные" песни, Окуджава - антивоенные, Окуджава - лирик, Высоцкий - "антилирик" и т.д.
Галич стоит где-то между ними (хотя и гораздо ближе к Высоцкому), он - та точка отсчета, та мера, которая позволяет сравнивать Высоцкого и Окуджаву. Галич уступает Окуджаве в поэтичности и в мелодичности песен, так же, как уступает Высоцкому в технике исполнения.
Но в одном он их превосходит - в политической направленности, в сознании гражданского долга. Вы никогда не встретите у Галича истомы, грусти. Совсем другие чувства заставляют его творить: презрение и тоска, гнев и сострадание. Песни Галича - это в полной мере песни протеста против социальной несправедливости, подлости и предательства. Это песни выстраданные и пережитые.
Песни Галича кровоточат. Галич словно доказывает Окуджаве, что не может быть чистой любви, так же как не может быть чистой науки или искусства. В наши дни политика пропитывает все. Не может быть человек счастлив, когда вокруг столько горя. А если может - значит он не человек или заменяет счастье суррогатом. Галич - сатирик, Окуджава -- романтик, как верно подметил в 'Своей статье Е. Романов.( Е. Романов, "Эрика берет четыре копии" -послесловие к сборнику Галича "Песни". Издательство. "Посев", 1969 год.) Но этим не исчерпывается различие двух бардов. Галич кроме того, по-видимому, бывший зэка, народник, "больной интеллигент", и это дает ему право создавать собственную мораль, новую мораль воина.
Окуджава же лирик, воспевающий "вечные" законы добра и зла, попранные людьми: Окуджава недооценивает себя, когда говорит, что все его песни - это напеваемые стихи. Мелодии Окуджавы, своеобразны и по-своему прекрасны. Окуджава - не только поэт, но и композитор.
Стихи Галича - тоже всегда песни. Их надо петь, их надо петь под гитару - незатейливая, примитивная мелодия придает им необычайное своеобразие. При декламации его нет.
Окуджава остается мечтателем, даже тогда, когда пытается критиковать ("Песенка солдата"). Галич остается критиком, даже когда пытается мечтать ("После вечеринки").
Галич мечтает "посбивать рупора и услышать прекрасность молчания." О том же желании, но на другой мотив поет Окуджава: "Как много, представьте себе, доброты в молчаньи, в молчаньи." Им обоим режет слух крикливая пропаганда, обесценивающая слова и выдающая ложь за правду.


6. В. Высоцкий - шут и рыцарь.

"Ах, в этом косткме узнали,
Ну что же, тогда я надену
Последний костюм."
В. Высоцкий. "Песня о последнем жулике."

Галич и Высоцкий возглавляют либеральное движение в свободном песенном творчестве (Юлий Ким, наверное, не менее талантлив чем А. Галич, но он не пользуется такой славой. Может быть, причиной этому является его природная леньа или отсутствие честолюбия, или тот факт, что, по общему признанию, песни Кима никто не может исполнять, кроме автора, до того у них замысловатая мелодия).
В песнях Галича огромную роль играет окружающая героя среда. Герой совершает подлость или подвиг, бунтует, борется или сдается. Мы всегда видим его противника, тысячеголовую гидру --тоталитарное государство. Опрокинутый, втоптанный в грязь, герой всегда пытается подняться. Это стремление и составляет основу творчества Галича, Галич и Высоцкий употребляют "разговорный язык", часто используют одни и те же выражения. При этом Высоцкий чувствительнее к ритму и рифме. Рифма, в сущности, - это слабость языка, но в то же время и сила его. Никто так не чувствует ритмичной силы, как проповедник мужественности - Владимир Высоцкий.
У Высоцкого среда, социальные условия выполняют чисто декоративную роль. Героев у Высоцкого два - шут и рыцарь. Декорации меняются, герой - никогда. Шут рядится в разные одежды, прозябает в пивных, в лагерях, в сумасшедших домах, на сельско-хозяйственной выставке, в зоосаде и т.п., но всегда остается тем, кто он есть: Петрушкой, скоморохом. Шут, сам по себе простой и славный малый, попадая в карикатурное окружение, становится посмешищем, как и в старинных ярмарочных комедиях. В гиперболизированных условиях быта или антисказки герой и сам становится условным. Не потому ли такой знакомой кажется нам ситуация, в которой оказывается шут? Можно согласится с мнением Маслова, который назвал В. Высоцкого неподражаемым подражателем.( В. Маслов. "Три встречи с Высоцким", "Посев", № 1, 1971 год.) Высоцкий подражает условным схемам, переосмысливает их и наделяет конкретным злободневным содержанием.
Второй герой Высоцкого - это рыцарь без страха и упрека, альпинист, солдат, мужественный, смелый, сильный человек, напоминающий образы Джека Лондона. Киплинговские, гумилевские мотивы слышатся в поступи нового героя.
Приглядимся внимательней к этому рыцарю. Не напоминает ли он нам кого-нибудь? Ба, да это ведь наш старый знакомый, шут! Ну, конечно, он опять переоделся. Но почему же мы над ним не смеемся, почему не потешаемся над каждым его шагом? Не потому ли, что одежды на сей раз - настоящие, а декорации - реальные? Не потому ли, что повседвеная жизнь в Советском Союзе для мыслящего человека опаснее гор и страшнее войны ?
Спасаясь, рыцарь надевает маску паяца, и снова удаль становится бесшабашной, силы растрачиваются в борьбе с ветряными мельницами, а мы смееся над этим, смеемся, смеемся...

7. Галич - Гинзбург.
"Наш поезд уходит в Освенцим!
Сегодня и ежедневно..."
А. Галич. "Поезд".

Нельзя написать статью о Галиче и не упомянуть в ней о еврейских нотках, постоянно звучащих в его творчестве: "Предостережение", "Выступление Клима Кoломийцева в защиту мира", "Больничная цыганочка", "Поезд", "Острова", "Тум-бала-лайка" и др.
Галичу пришлось прочувствовать на себе всю тяжесть официального рабоче-крестьянского и возможно, лагерного антисемитизма. Безнадежность "Предостережения" сменяется гневным стуком строчек-колес "Поезда". Ты рад позабыть про совесть, торгуешь елеем, хочешь выйти в услужливые орфеи -
"Но помни: отходит поезд!
Ты слышишь? Уходит поезд
Сегодня и ежедневно."
А потом, иногда, в буднях борьбы за человеческое достоинство, мелькнет похожая на ностальгию мечта о далеких Островах, где "нет и не было черты оседлости." Государственная граница СССР - вот новая черта оседлости евреев, стремящихся на свою возрожденную родину,

8. Бог, Бах и Галич,

"С добрым утром, Бах, - говорит Бог."
А. Галич "По образу и подобию".

Это самая странная и самая страшная песня Галича. Странная тем, что в ней совмещается несовместимое, сплавляются уродство и красота, возвышенное и низменное. Страшная потому, что сплав этот - сама жизнь.
В этой песне Бах является символом высокого творчества, преодолевшего подлость и пошлость обыденности, Галич - тоже богоборец. Он двадцать лет был рабом. И это уравняло его с Богом. Он смеет обращаться к Богу как к равному, потому что Бог, как и любой человек, ответственен за то, что происходит в этом мире. А происходят ужасающие вещи. Происходят повседневно, и от этого они еще чудовищней. Как творить, когда тебя ежесекундно убивают ? Как жить, когда твою божественную душу распинают и топчут ногами ?
И все же ты обязан жить, и ты обязан творить - ибо творящий равен Богу, а если так, то есть еще надежда изменить мир.
И если ты поднимаешься до вершин, с которых все кажется мелким и не заслуживающим внимания, то это- еще не самые высокие вершины.
"Да не кощунствуй, Бах!" - говорит Бог Галичу.
"А Ты дослушай. Бог" - властно отвечает Бах-Галич.
Потому что жизнь - это не только вечный сон, не только тлен и прах, но еще и то служение Истине и Красоте, та вечная тяга к совершенству, которые ставят человека вне суеты, осмысливают его существование, делают вечными мимолетные чувства и - заставляют действовать.

9. Заключение.
"Скажет хозяйка:
- Хотите послушать старую запись ?
- И мой глуховатый голос войдет
в незнакомый дом."
А. Галич. "После вечеринки (Опыт футурологии)".

А. Галич и В. Высоцкий из тех, кто видят и кричат. Они не могут молчать, потому что им есть что сказать.
Чтобы быть поэтом, надо уметь не только смотреть, но и видеть, не только видеть, но и замечать. Ибо труднее всего различить то, что находится перед глазами.
Когда-нибудь литературоведы будущего начнут оценивать советскую поэзию второй половины XX века. Скурпулезно изучив рукописи, документы и эпистолярное наследие поэтов нашего времени, они отметят неожиданный поворот в развитии поэзии, срастание ее с песней, повышенный спрос на сатиру, - и найдут всему этому должное объяснение. Они напишут объемистые труды о поэтах-песенниках семидесятых годов, и непременно укажут на Галича, Высоцкого, Окуджаву и Кима, как на самых популярных, самых талантливых авторов "свободных" песен.
Но людям будущего никогда не будет дано почувствовать внутренний огонь этих песен также остро, как чувствуем его мы с вами...

ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ

*** Зачем мне считаться шпаной и бандитом, Не лучше ль податься мне в антисемиты. На их стороне хоть и нету законов Поддержка и энтузиазм миллионов. Решил я - и значит, кому-то быть битым, Но надо ж узнать, кто такие семиты. А- вдруг это очень приличные люди, А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет. Но друг и учитель алкаш с бакалеи Сказал, что семиты - простые евреи. Да это ж такое везение, братцы, Теперь я спокоен, чего мне бояться. Я долго крепился, ведь благоговейно Всегда относился к Альберту Эйнштейну, Народ мне просит, но спрошу я невольно, Куда отнести мне Абрама Линкольна, Средь них пострадавший от Сталина Каплер, Средь них уважаемый мной Чарли Чаплин, Мой друг Рабинович и жертвы фашизма, И даже основоположник марксизма. Но тот же алкаш мне сказал после дельца. Что пьют они кровь христианских младенцев. И как-то в пивной мне ребята сказали, Что очень давно они бога распяли, Им кровушки надо, они по запарке Замучили, гады, слона в зоопарке. Украли, я знаю, они у народа Весь хлеб урожая минувшего года. По Курско-Казанской железной дороге Построили дачи, живут там как боги. И вот я готов на разбой и насилье, И бью я жидов, и спасаю Россию. ЗВЕЗДЫ Мне этот бой не забыть нипочем, - Смертью пропитан воздух, А с небосклона бесшумным дождем Падали звезды., Вон снова упала - и я загадал Выйти живым из боя, Так свою жизнь я поспешно связал. С глупой звездою. Я уж решил - миновала беда, И удалось отвертеться, Но с неба свалилась шальная звезда Прямо под сердце. Нам говорили: - Нужна высота, И не жалеть патроны. Вон покатилась вторая звезда Вам на погоны. Звезд этих в небе, как рыбы в прудах, Хватит на всех с лихвою. Если б не на смерть, ходил бы тогда С желтой звездою.* Я бы звезду эту сыну отдал, Просто на память. В небе летит, пропадает звезда, - Некуда падать. * В некоторых вариантах Высоцкий поет эту строку: "Тоже героем".   ПЕСНЯ О ШТРАФНЫХ БАТАЛЬОНАХ Всего лишь час дают на артобстрел, Всего лишь час пехоте передышка. Всего лишь час до самых главных дел, Кому до ордена, ну, а кому - до вышки. За этот час не пишем ни строки, Молись богам войны, артиллеристам. Ведь мы ж не просто так, мы - штрафники. Нам не писать: "Считайте коммунистом". Перед атакой водку - вот мура! Свое отпили мы еще в гражданку, Поэтому мы не кричим: "Ура", Со смертью мы играемся в молчанку. У штрафников один закон, один конец, Коли, руби фашистского бродягу, И, если не поймаешь в грудь свинец, Медаль на грудь поймаешь за отвагу. Ты бей штыком, а лучше бей рукой, Оно надежней, да оно и тише, И, ежели останешься живой, Гуляй, рванина от рубля и выше. Считает враг - морально мы слабы, За ним и лес и города сожженые., Вы лучше лес рубите на гробы: В прорыв идут штрафные батальоны. Вот шесть ноль-ноль, и вот он - артобстрел. Ну, бог войны, давай без передышки. Всего лишь час до самых главных дел, Кому до ордена, а большинству до вышки. *** Эй, шофер, вези в бутырский хутор, Где тюрьма, да поскорее мчи. Да ты, товарищ, опоздал, ты на два года перепутал: Разобрали вето тюрьму на кирпичи. Жаль, а я сегодня спозаранку По родным решил проехаться местам. Ну, да ладно, что ж, шофер,тогда вези меня в Таганку, Погляжу, ведь я бывал итам. Разломали старую Таганку, Подчистую всю, ко всем чертям. Что ж, шофер, давай верти, крути-верти свою баранку, Так ни с чем поедем по домам. Подожди, давай сперва закурим, Пли лучше выпьем поскорей, - Пьем за то, чтоб не осталось по России больше тюрем, Чтоб не стало по России лагерей. "ПЕСНИ О ВЕЩЕМ ОЛЕГЕ" Вольное переложение А. С. Пушкина Как ныне сбирается вещий Олег Щита прибивать на ворота, И вдруг подбегает к нему человек, Ему шепелявит чего-то, "Эх, князь, - говорит ни с того, ни с сего, - Ведь примешь ты смерть от коня своего." Вот только собрался идти он "на Вы", Отмщать неразумным хазарам, Как вдруг подбежали седые волхвы, К тому же, разя перегаром, И ну говорить, ни с того, ни с сего, Что примет он смерть от коня своего. "Да кто вы такие? Откуда взялись?" - Дружина взялась за нагайки, - "Напился, старик, так поди похмелись, И неча рассказывать байки. Ишь, говорит ни с того ни с сего Что примет он смерть от коня своего." Ну в общем, они не сносили голов - Шутить не могите с князьями. И долго дружина топтала волхвов Своими седыми конями. Ишь, говорят ни с того ни с сего, Что примет он смерть от коня своего. А вещий Олег свою линию гнул, Да так, что никто и не пикнул, Он только однажды волхвов помянул И то саркастически хмыкнул - Ишь, говорит ни с того ни с сего, Что примет он смерть от коня своего. А вот он мой конь, на века опочил, Один только череп остался. На череп князь тихо стопу возложил - И тут же на месте скончался. Злая гадюка кусила его И принял он смерть от коня своего. Каждый волхвов покарать норовит, А их бы послушаться надо. Олег бы послушал - еще один щит Прибил на вратах Цареграда. Волхвы-то сказали с того и с сего, Что примет он смерть от коня своего   ПРО НЕЧИСТЬ В заповедных и дремучих, Страшных муромских лесах Всяка нечисть бродит тучей И в прохожих сеет страх. Ходют, воют, что твои упокойннки, Если есть там соловьи, то разбойники. Страшно, аж жуть! В заколдованных болотах Там кикиморы живут, И на дно уволокут.(*) Будь ты конный, будь ты пеший- Заграбастают! А уж лешие Так по лесу и шастают! Страшно, аж жуть! А мужик, купец иль воин Попадал в дремучий лес, - Кто зачем: кто с перепою, А кто с дуру в чащу лез, По причине попадали, Беспричинно ли - Только всех их и видали. Славно сгинули. Страшно, аж жуть ! Из заморского из лесу, Где и вовсе сущий ад, Где такие злые бесы, Что друг друга не едят, Чтоб творить им совместное зло потом, Поделиться приехали опытом. Страшно, аж жуть! Соловей-разбойник главный Им устроил буйный пир, А от них был змей трехглавый И слуга его - вампир. Пили зелье,в черепах ели, буйники. (*) Танцевали на гробах, богохульники. Страшно, аж жуть! Змей,Горыныч влез на древо, Ну раскачивать его, - Выводи, разбойник, девок, Пусть покажут кой-чего, Пусть нам лешие попляшут, попоют, А не то я, матерь вашу, всех сгною! Страшно, аж жуть! Соловей-разбойник тоже Был не только лыком шит. Гикнул, свистнул, крикнул: рожа, Гад, заморский паразит, Убирайся без бою, Уматывай И вампира с собою Прихватывай! Страшно, аж жуть! Все взревели, как медведи: Натерпелись, сколько бед - Ведьмы мы, али не ведьмы, Патриоты, али нет ? Ишь ты, занял древо, клещ, Отоварился! А ищо на наших женщин Позарился. Страшно, аж жуть! А вот теперь седые люди Помнят прежние дела, Билась нечисть груди в груди И друг друга извела. Прекратилося навек безобразие, Ходит в лес человек безбоязненно. Не страшно ничуть. (*)-так в оригинале ЧУДО-ЮДО В государстве, где все тихо и складно, Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь, Появился днкий вепрь агромадный, То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.- Сам король страдал желудком и астмой, Только кашлем сильный страх наводил, А тем временем зверюга ужасный Коих ел, а коих в лес волочил. И король издал тотчас три декрета - Зверя ж надо одолеть наконец, Вот кто отважится на это, на это, Тот принцессу поведет под венец. А в отчаявшемся том государстве, Как пойдешь, так прямо наискосок, В бесшабашной жил тоске и гусарстве Бывший лучший королевский стрелок. На полу лежали люди и шкуры, Пели песни, пили мед, да и тут (*) Протрубили во дворе трубадуры, Хвать стрелка - и во дворец волокут. И король ему прокашлял: "Не буду Я читать тебе морали, юнец. Вот если завтра победишь чуду-юду, То принцессу поведешь под венец,"

А стрелок: "Ну, это чтой-то(*) за награда, Ты мне выкати портвейна бадью, А прицессы мне н даром не надо, Чуду-юду я и так победю..." А король: "Возьмешь принцессу и точка. А не то тебя раз-два и в тюрьму, Ведь это все же королевская дочка. " А стрелок: "Ну, хоть убей, не возьму!" И пока король с ним так препирался. Съел почти всех женщин и кур И возле самого дворца ошивался То ли буйвол, то ли бык, то ли тур. Делать нечего: портвейн он отспорил, Чуду-юду победил иубег. Так принцессу с королем опозорил Бывший лучший, но опальный стрелок. (*)-так в оригинале ЗЭКА ВАСИЛЬЕВ И ПЕТРОВ ЗЭКА Сгорели мы по. недоразумению. Он за растрату сел, а я за Ксению. У нас любовь была, но мы рассталися, Она кричала, б..., сопротввлялася. На нас двоих нагрянула Чека, И вот теперь мы оба с ним - зэка, Зэка Васильев и Петров зэка. А в лагерях не жизнь, а темень-тьмущая, Кругом майданщики, кругом домушники, Кругом ужасное к нам отношение, И очень странные поползновения. Ну, а начальству наплевать, за что и как, Мы для начальства те же самые зэка, Зэка Васильев н Петров зэка. И вот решили мы: бежать нам хочется, Не то все это очень плохо кончится, Нас каждый день мордуют уголовники И главный врач зовет к себе в любовники. И вот в бега решили мы, ну а пока, Мы оставалися все теми же зэка, Зэка Васильев и Петров зэка. Четыре года мы побег готовили, Харчей три тонны мы наэкономили, И нам с собою даже дал половничек Один ужасно милый уголовничек. И вот ушли мы с инм - в руке рука, Рукоплескала нашей дерзости зэка, Зэка Петрову, Васильеву зэка. И вот по тундре мы, как сиротиночки, Не по дороге все, а по тропиночке, Куда мы шли: в Москву или в Монголию - Он знать не знал, паскуда, я тем более. Я доказал ему, что запад - где закат, Но было поздно, нас зацапала Чека, Зэка Петрова, Васильева зэка. Потом приказ про нашего полковника, Что он поймал двух очень крупных уголовников, Ему за нас и деньги н два ордена, А он от радости все бил по морде нас. Нам после этого прибавили срока-, И вот теперь мы те же самые зэка, Зэка Васильев и Петров зэка. ГОЛОЛЕД Гололед на земле, гололед. Целый год напролет гололед. Гололед на земле, гололед, Будто нет ни весны, ни лета, Чем-то скользким одета планета, Люди, падая, бьются об лед. Гололед на земле, гололед. Целый год напролет гололед. Даже если планету в облет, Не касаясь панеты ногами, Не один, так другой упадет. И затопчут его сапогами. Гололед на земле, гололед. Гололед на земле, гололед. Целый год напролет, целый год, Будто нет нн весны, ни лета, Люди, падая, бьются об лед, - Гололед па земле, гололед, Целый год напролет гололед. АНТИСКАЗКА Лукоморья больше нет, От дубов простыл и след. Дуб годится на паркет, Так ведь нет. Выходили из избы Здоровенные жлобы, Порубали все дубы На гробы. Ой, уймись, уймись, тоска У меня в груди. Это только присказка, Сказка впереди. Тридцать три богатыря Порешили, что зазря Стерегли они царя И моря. Каждый взял себе надел, Кур завел и в ем сидел, Охраняя свой надел Не у дел. Там и вправду ходит кот, Как направо, так поет, Как налево, так зальет Анекдот. А ученый сукин сын Цепь златую снес в торгсин, И на выручку один - В магазин. Ой, уймись, уймись, тоска, У меня в груди. Это только присказка, Сказка впереди. А русалка, вот дела, Честь не долго берегла, Вдруг взяла и как смогла Родила. Тридцать три же мужика Не желают знать сынка: Пусть считается пока Сын полка. Как то раз один колдун, Врун, болтун и хохотун, Предложил ей как знаток Дамских, струн: " Ах, русалка, все пойму И с дитем тебя возьму". И пошла она к нему Как в тюрьму. Ой, уймись, уймись, тоска, У меня в груди. Это только присказка, Сказка впереди. Бородатый Черномор - Лукоморский первый вор. Он давно Людмилу спер, Ох, хитер! Ловко пользуется тать Тем, что может он летать. Зазеваешься, он хвать И - тикать! А коверный самолет Сдан в музей за прошлый год, Любознательный народ Так и прет! Потому что, хнычь не хнычь, Баб ворует старый хрыч, Ах, скорей его разбей Паралич! Ой, уймись, уймись, тоска, У меня в груди. Это только присказка, Сказка впереди. "Нету мочи, нету сил", - Леший как-то не допил, Лешачиху свою бил И вопил, - "Дай рубля, прибью, а то Я добытчик, али кто, А не дашь, тогда пропью Долото". "Я ли ягод не носил", - Снова леший голосил, - "А коры по скольку кил Приносил, Надрывался изо дня Все твоей забавы для, Ты жалеешь мне рубля, Ах, ты тля!" Ой, уймись, уймись, тоска, У меня в груди Это только присказка, Сказка впереди. Как-то раз на божий дар Получил он гонорар, - В Лукоморье перегар На гектар, Но хватил его удар, Чтоб избегнуть божьих кар, Он диктует мемуар Про татар. Распрекрасно лишь в домах На куриных па ногах, Но явился всем на страх Вертопрах. Добрый дядя ведь он был, Бабку ведьму подпоил, Ратный подвиг совершил - Дом спалил. Ой, уймись, уймись, тоска, У меня в груди. Это только присказка, Сказка впереди. Ободрав зеленый дуб, Дядька ихний сделал сруб, С окружающими тут Стал он груб. И ругает день деньской Бывший дядька их морской, Хоть имел участок свой Под Москвой. А невиданных зверей. Дичи всякой - нету всей: Понаехало за ней егерей В общем, это не секрет, Лукоморья больше нет, Все о чем писал поэт - Это бред. Ты уймись, уймись, тоска, Душу мне не рань. Если это присказка, - Значит, сказка дрянь. ДЖИН У вина достоинства, говорят, целебные. Я решил попробовать, бутылку я открыл, Вдруг оттуда вылезло чтой-то непотребное, Может быть зеленый змей, а может крокодил. Но если я чего решу - я выпью обязательно, Но к этим шуткам отношусь очень отрицательно. А оно зеленое, пахучее, противное, Прыгало по комнате, ходило ходуном, А потом послышались переливы дивные, (*) И виденье оказалось крупным мужиком. Но если я чего решу - я выпью обязательно, Но к этим шуткам отношусь, ну, очень отрицательно. Бели б было у меня времени хотя бы час, Я бы дворников позвал с метлами на суд. Вспомнил детский детектив - старика Хотабыча - И спросил: "Товарищ ибн, как тебя зовут?" Ведь если я чего решу - я выпью обязательно, Но к этим шуткам отношусь, ну, очень отрицательно. Так что хитрость, говорю, брось свою иудину, Прямо, значит, отвечай, кто тебя послал, Кто загнал тебя сюда, в дымную посудину, От кого скрывался ты и чего скрывал. Тут мужик поклоны бьет, отвечает вежливо: Я не вор и не шпион, я вообще петух.(*) За свободу за свою, захотите ежели вы, Изобью за вас любого, можно даже двух. Тут я понял - это джин, он ведь может многое, Он же может мне сказать: "Враз озолочу". - Ваше предложение, - говорю, - убогое, Морды будем после бить, а сейчас вина хочу. Ну, а после чудеса, по такому случаю, До небес дворец хочу - ты на то и бес. А он мне: - Мы таким делам вовсе не обучены, Кроме мордобития, - говорит, - никаких чудес. Нет! - кричу. Шалишь! - кричу. Ну, и дух в амбицию. Вдарил раз - специалист, видно по нему. Я, конечно, побежал, позвонил в милицию, Убивают, говорю, прямо на дому. Вот они подъехали, показали аспиду, Супротив милиции он ничего не смог. Вывели, болезного, руки ему за спину И с размаху кинули в черный воронок. Что с ним стало? Может быть он в тюряге мается? Чем в бутылке, Лучше уж в Бутырке посидеть. Ну, а может, он теперь боксом занимается, Если будет выступать - я пойду смотреть.

АЛЕКСАНДР ГАЛИЧ

Все стихи, приписываемые А. Галичу, записаны по памяти. - Ред.

ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ (JEDЕМ DАS SЕINЕ) Начинается день и дневные дела, Но треклятая месса уснуть не дала. Ломит поясницу и ноет бок, Бесконечной стиркою дом пропах. Но - С добрым утром, Бах! - говорит Бог, С добрым утром, Бог, - говорит Бах, - С добрым утром!.. А над нами с утра, а над нами с утра, Как кричит воронье на пожарище, Голосят рупора, голосят рупора: - С добрым утром! Вставайте, товарищи! И потом досыпаем и едем в метро, В электричке, в трамвае, в автобусе, И орут, выворачивая нутро. Рупора о победах и доблести, И подчас наступает такая пора, Что хочу я в минуту отчаянья Посшибать рупора, посбивать рупора И услышать прекрасность молчания... Под попреки жены исхитрись-ка, изволь Сочинить переход из Це-дура в Ха-моль. От семейных дрязг, от забот и склок Никуда не деться, и дело швах. Но - Не печалься, Бах, - говорит Бог, - Да уж ладно. Бог, - говорит Бах, - Да уж ладно... А у нас теснота, и хворает жена, И того не хватает, и этого, И лекарства нужны, и больница нужна, Только место не светит покедова, И меня в перерыв вызывают в местком, Ходит зав по месткому присядкою, - Раз уж дело такое, то мы подмогнем. Безвозвратною ссудим десяткою! И кассир мне деньгу отслюнит по рублю. Ухмыльнется ухмылкой грабительской... Я пол-литра куплю, валидолу куплю, Двести сыру и двести любительской... А пронзительный ветер, предвестник зимы Дует в двери капеллы Святого Фомы. И поет орган, что всему итог - Это вечный сон, это тлен и прах... - Ну не кощунствуй, Бах! - говорит Бог, - А ты дослушай, Бог, - говорит Бах, - А ты дослушай... А у б....соседки гулянка в соку, Воют девки, хихикают хахали. Я пол-литра открою, нарежу сырку, Дам жене валидолу на сахаре. И по первой налью, и налью по второй, И сырку и колбаски покушаю, И о том, что я самый геройский герой Передачу охотно послушаю. Я трофейную трубку свою запалю, Посмеюсь над мычащею бабкою, И еще раз налью, и еще раз налью, И к соседке схожу за добавкою.. . Он снимает камзол, он сдирает парик. Дети шепчут в прихожей: "Вернулся старик..." Что ж, ему за сорок - немалый срок, Синева как пыль на его губах, И - Доброй ночи, Бах, - говорит Бог, - Доброй ночи, Бог, - говорит Бах, - Доброй ночи!.. ВЫСТУПЛЕНИЕ КЛИМА КОЛОМИИЦЕВА В ЗАЩИТУ МИРА У жене моей спросите, у Дашки, У сестре ее спросите, у Клавки: Ну ни капельки я не был поддавши. Разве только что маленько - с поправки. Я культурно проводил воскресенье, Я помылся и попарился в баньке, А к обеду, как сошлась моя семья, Начались у нас подначки да байки. Только принял я грамм сто для почина. Но не более чем сто - чтоб я помер! - Вижу - к дому подъезжает машина, Я гляжу - на ей обкомовский номер. Ну - я на крылечко, мол, что за гость. Кого привезли, не чеха ли, А там порученец, чернильный гвоздь, - Сидай, - говорит, - поехали! Ну коль зовут меня, то майна-вира! В ДК идеть заутреня в защиту мира, И Первый там, и прочие из области... Вот сажусь я к порученцу на ноги, Он - листок мне, я и тут не перечу, - Ознакомься, - говорит, - по дороге Со своею выдающейся речью. Ладно, мыслю, набивай себе цену, Я в зачтениях мастак, слава богу... Приезжаем, прохожу я на сцену И сажусь со всей культурностью сбоку. Вот кивает мне, гляжу, председатель, Мол, скажи свое рабочее слово, Выхожу я и не дробно, как дятел, А неспешно говорю и сурово: - Израильская, - говорю, - военщина Известна всему свету. Как мать, - говорю, - и как женщина Требую их к ответу! Который год я вдовая, Все счастье - мимо, Но я стоять готовая На страже мира! - Как мать вам заявляю и как женщина... Туг отвисла у меня прямо челюсть - Ведь бывают же такие промашки! Этот сучий сын пижон-порученец Перепутал в суматохе бумажки. И не знаю - продолжать или кончить? Вроде в зале ни смешечков, ни вою, Первый тоже, вижу, рожи не корчит, А кивает мне своей головою... Ну и дал я тут галопом по фразам. Слава богу, завсегда все и то же. И как кончил - все захлопали разом. Первый тоже - лично сдвинул ладоши, Опосля зазвал в свою вотчину И сказал при всем окружении: - Хорошо эт-ты им дал, по-рабочему. Очень верно осветил положение! О ТОМ, КАК КЛИМ ПЕТРОВИЧ КОЛОМИИЦЕВ ДОБИВАЛСЯ ТОГО, ЧТОБЫ ЕГО ЦЕХУ ПРИСВОИЛИ ЗВАНИЕ "ЦЕХА КОММУНИСТИЧЕСКОГО ТРУДА" И, НЕ ДОБИВШИСЬ, С ГОРЯ ЗАПИЛ. Ты ж герой, -- мне говорят, ты же витязь, И получку получаешь по-царски, Ну а я им: - Извините, подвиньтесь, Я ж за правду хлопочу, не за цацки. Как хотите, на доске ль, на бумаге, Цельным цехом отмечайте, не лично. Мы ж работаем на весь на соцлагерь. Мы ж продукцию даем на отлично. И совсем же, говорю, не до смеху. Это что же, говорю, наказанье ? Чтоб такому выдающему цеху Не присвоили почетного званья. А мне говорят, Все друзья говорят, И Фрол, и Пахомыч с Тонькою. Никак, - говорят, Нельзя, - говорят. Уж больно тут дело тонкое! А я говорю, Матком говорю: - Пойду. - говорю, - В обком, - говорю. А в обкоме мне все то же: - Не суйся. Не долдонь, как пономарь поминанье. Ты ж партийный человек, а не зюзя. Должен все ж таки иметь пониманье. Мало, что ли, пресса ихняя треплет Все что делается в нашенском доме ? Скажешь, дремлет Пентагон? Нет, не дремлет! Он не дремлет, мать его, он на стреме! Ну, завелся я тут с полоборота: - Так и будем сачковать, так и будем? Мы же в счет восьмидесятого года Выдаем свою продукцию людям! А мне говорят: - Чего, - говорят, - Орешь,как пастух на выпасе? - Давай, - говорят, --Молчи, - говорят, - Сиди, - говорят, - и не рыпайся. А я говорю, В тоске говорю: - Продолжим cпор В Москве, - говорю. Проживаюсь я в Москве как собака, Отсылает референт к референту. - Ты и прав, - мне говорят, - но однако Не подходит это дело к моменту. Ну а вздумается вашему цеху, Скажем, встать на юбилейную вахту? Представляешь сам, какую оценку Би-би-си дадут подобному факту? А потом - про ордена, про жилплошддь, И прощаясь, говорят на прощанье: Было б в мире положенье попроще, Мы б охотно вам присвоили званье. А так, - говорят, -. Ну, ты прав, - говорят, - И продукция ваша лучшая, - Но все ж, - говорят, - Не драп, - говорят, - А проволока колючая... - Ну что ж, - говорю, - Отбой, - говорю, - Пойду, - говорю, - В запой. - говорю. Взял и запил... СТИХИ, НАПИСАННЫЕ В СИЛЬНОМ ПОДПИТИИ. То-то радости пустомелям! Темноты своей не стыжусь, Не могу я быть Птоломеем, Даже в Энгельсы не гожусь. Но от вечного бегства в мыле, Неустройством земным томим, Вижу: что-то неладно в мире, Хорошо бы заняться им. Но мой век меня держит цепко, Сходу гасит любой порыв, И от горестей нет рецепта, Все, что были - сданы в архив. И всё ж-таки я, рискуя прослыть Шутом, дураком, паяцем, И ночью и днем твержу об одном: Да не надо, люди, бояться! Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы, Не бойтесь мора и града, А бойтесь единственно только того, Кто скажет: - Я знаю, как надо! Кто скажет: - Идите, люди, за мной, Я вас научу, как надо! И рассыпавшись мелким бесом, И поклявшись вам всем в любви, Он пройдет по земле железом И затопит ее в крови, И наврет он такие враки, И такой наплетет рассказ, Что не раз тот рассказ в бараке Вы помянете в горький час. Слезы крови не солонее, Даровой товар, даровой... Прет История - Саломея С иоанновой головой. Земля-зола и вода - смола, И некуда, вроде, податься... Неисповедимы дороги зла, Но не надо, люди, бояться! Не бойтесь хулы, не бойтесь золы, Не бойтесь пекла и ада, А бойтесь единственно только того, Кто скажет: - Я знаю, как надо! Кто скажет: - Всем, кто пойдет за мной - Рай на земле - награда! Потолкавшись в отделе винном, Подойду к друзьям-алкашам, При участии половинном Побеседуем по душам. Алкаши, соблюдая строго, Чтоб ни капли не пролилось, - Не встречали, - смеются, - Бога, - Ей же богу, не привелось! Пусть пивнуха - не лучший случай Толковать о добре и зле, Но видали мы этот лучший - В белых тапочках на столе! Кому - сучек, кому - коньячек... К начальству на кой паяться ? А я все твержу им, ну как дурачек: - Да не надо, братцы, бояться! И ведь это ж бред, что проезда нет И нельзя входить без доклада.,. А бояться-то надо только того, Кто скажет: - Я знаю, как надо! Гоните его, не верьте ему-, Он врет, он не знает, как надо!!   ПОСЛЕ ВЕЧЕРИНКИ (ОПЫТ ФУТУРОЛОГИИ). Под утро, когда устанут влюбленность, и грусть,и зависть, И гости опохмелятся и выпьют воды со льдом Скажет хозяйка: - Хотите послушать старую запись ? И мой глуховатый голос войдет в незнакомый дом. Скажет хозяйка: - Хотите послушать старую запись? - И мой глуховатый голос войдет в незнакомый дом. И кубики льда в стакане звякнут легко и ломко, И странный узор на скатерти начнет рисовать рука, И будет бренчать гитара, и будет крутиться пленка, И в дальний путь к Абакану отправятся облака. И будет бренчать гитара, и будет крутиться пленка,

И в дальний путь к Абакану отправятся облака. И гость какой-нибудь скажет: - От шуточек этих зябко, Автор напрасно думает, что сам ему черт не брат. - Ну что вы, Иван Петрович, - ответит гостю хозяйка, - Бояться автору нечего, он умер лет сто назад. - Ну что вы, Иван Петрович, - ответит гостю хозяйка, - Бояться автору нечего, он умер лет сто назад. О ТОМ, КАК ПИТЬ НА ТРОИХ. Не квасом земля полита, В каких ни пытай краях. Пол-литра - везде пол-литра, И стоит везде трояк. Поменьше, иль чуть побольше Копейка - какой рожон? А вот разделить по-божьи - Тут очень расчет нужен. Один размечает тонко. Другой на глазок берет. Один отойдет в сторонку. Другой норовит вперед. Оплаченный процент отпит, И - Вася - гуляй-беда! Но тот, кто имеет опыт, Тот крайним стоит всегда. Он, зная свою отметку, Не пялит зазря лицо, А выпьет он под конфетку. А чаще под сукнецо. Но выпьет зато со смаком. Издаст подходящий стон И даже покажет знаком, Что выпил со смаком он. И первому по затылку Отвесит шутя пинка, А после он сдаст бутылку И примет еще пивка. И где-нибудь среди досок Блаженный приляжет он, Поскольку культурный досуг Включает здоровый сон. Он спит, а над ним планеты- Немеркнущий звездный тир. Он спит, а его полпреды Варганят войну и мир. По всем уголкам планеты, По свету, что сном объят, Развозят его газеты. Где славу ему трубят. И громкую славу эту Признали со всех сторон. Он всех призовет к ответу, Как только проспится он. Куется ему награда, Готовит харчи Нарпит... Не трожьте его, не надо, Пускай человек поспит.   ВЕК НЫНЕШНИЙ И ВЕК МИНУВШИЙ Понимая, что нет в оправданиях смысла. Что бесчестье кромешио, и выхода нет. Наши предки писали предсмертные письма, А потом, помолившись - во веки и присно, - Запирались на ключ и - к виску пистолет, А нам и честь, и чох, и черт - Неведомые области, А нам - признанье и почет За верность общей подлости, А мы баюкаем внучат И ходим на собрания, И наши голоса звучат Все чище и сопраннее.   Я ВЫБИРАЮ СВОБОДУ Сердце мое заштопано, В серой пыли виски, Но я выбираю свободу - Свистите во все свистки ! И лопается терпенье, И тысячи три рубах Вострят, словно финки, перья, Спускают c цепи собак. Брест и Унгены заперты, Дозоры и там и тут, И все меня ждут на Западе, Но только напрасно ждут. Я выбираю свободу. Но - не из боя в бой, Я выбираю свободу Быть просто самим собой. И это - моя свобода, Нужны ли слова ясней, И это моя забота - Как мне поладить с ней. Но слаще, чем ваши байки. Мне гордость моей беды, Свобода казенной пайки, Свобода глотка воды. Я выбираю свободу И пью с ней нынче на "ты", Я выбираю свободу Норильска и Воркуты, Где вновь огородной тяпкой Над всходами пляшет кнут, Где пулею или тряпкой Однажды мне рот заткнут. Но славно звенит дорога И каждый приют как храм, А пуля весит немного, Не больше, чем девять грамм... Я выбираю свободу - Пускай груба и ряба, А вы - валяйте, по капле Выдавливайте раба! По капле - и есть по капле, Пользительно и хитро, По капле - это на Капри, А нам подставляй ведро! А нам подавай корыто, И встанем во всей красе, Не тайно, не шито-крыто, А чтоб любовались все! Я выбираю свободу, И знайте, не я один... И мне говорит свобода: Что ж, - говорит, - одевайтесь И пройдемте-ка, гражданин! ЕЩЁ РАЗ ПРО ЧЁРТА Я считал слонов и в нечет и в чет И все-таки я не уснул. И тогда явился ко мне мой черт И уселся верхом на стул. И сказал мой черт: -- Ну как старина, Ну как же мы порешим ? Подпишем союз - и айда в стремена, И еще чуток погрешим? И ты будешь лгать, и будешь блудить, И друзей предавать гуртом... А если придется потом платить, Так ведь это ж, пойми, потом... Аллилуя, аллилуя, аллилуя, потом. Но зато ты поймешь, как сладок грех Этой горькой порою седин, И что счастье не в том, что один за всех, А в том, что все как один. И ты поймешь, что нет над тобой суда, Нет проклятия прежних лет, Когда вместе со всеми ты скажешь "да", И вместе со всеми "нет". И ты будешь волков на земле плодить И учить их вилять хвостом, А если придется потом платить, Так ведь это ж, пойми, потом... Аллилуя, аллнлуя, аллилуя, потом. И что душа ? Прошлогодний снег, А глядишь - пронесет и так. В наш атомный век, в наш каменный век На совесть цена пятак., И кому оно нужно, это добро, Если всем дорога в золу? Так давай же, бери, старина, перо И вот здесь распишись в углу,.. Тут черт потрогал мизинцем бровь И придвинул ко мне флакон... И я спросил его: - Это кровь ?! - Чернила, - ответил он. Аллилуя, аллилуя, - чернила, - ответил он.   ВОРОБЬЕВСКОЕ ШОССЕ А мы поехали за город, А за городом дожди, А за городом заборы, А за заборами вожди. Там трава несмятая, Дышится легко, Там конфеты мятные, Птичье молоко. За семью запорами. За семью заборами, Там конфеты мятные, Птичье молоко. Там и фауна, и флора, Там и елки, и грачи, Там глядят из-за заборов На прохожих стукачи. Ходют вдоль да около, Кверху воротник, Сталинские соколы Кушают шашлык. За семью запорами. За семью заборами Сталинские соколы Кушают шашлык. А ночами, а ночами Для особенных людей, Для высокого начальства Крутят фильмы про б,.. И сопит, уставился На экран, мурло. Очень ему нравится Мерилин Монро. За семью запорами, За семью заборами Очень ему нравится Мерилин Монро.   ПЕСНЯ ПРО ГЕНЕРАЛЬСКУЮ ДОЧКУ. (Эта песня называется: "Песня про генеральскую дочку". Есть такой лагерь для детей "врагов народа" - Дальнинка. Люди, выросшие там, говорят нам: "А, вы оттуда, из России", хотя все они родились в Ленинграде или в Москве) "Он был титулярный советник, Она - генеральская дочь" Постелилась я, и в печь - уголек. Накрошила огурцов для лица. А он явился, ноги вытянул и лег: У мадам у его - месяца. А он и рад тому, сучок, он и рад. Скушал водочку, да в сон наповал. А там, в России, где-то есть Ленинград, Мил ленинградникам Обводной канал. А там мамонька жила с папонькой, Называли меня лапонькой, Не считали меня лишнею, Да им дали обоим - высшую. Ой, Караганда ты, Караганда! Ты угольком даешь на-гора года. Дала и двадцать лет, дала и тридцать лет, А что с чужим живу - так своего-то нет. Караганда!.. Он, сучок, из гулевых шоферов, Он - барыга, и калымщик, и жмот. Он на торговской - зверь, будь здоров, Где за рупь, а где просто прижмет. Подвозил он меня раз в гастроном, Даже слова не сказал, а полез. Я бы в крик, да на стекле ветровом Он картиночку приклеил, подлец А на картиночке - площадь с садиком, А перед ней - камень с Медным всадником. А тридцать лет назад я с мамой в том саду.. Ой, не хочу про то, а то я выть пойду! Ой, Караганда ты, Караганда, Ты мать-и-мачеха, А для кого-когда, а для меня была Завсегда нежна, Что я сама себе стала не нужна. Караганда!.. Он проснулся, закурил "Беломор", Взял пинжак, где у него кошелек, И протопал босиком в коридор, А вернулся - и обратно залег., Он сопит, а я сижу у окна, Режу меленько на водку лучок. А ведь все-таки он жалеет меня, Все-тки ходит, все-тки дышит, сучок, А ты и спи, ты проспись, мое золотко, А слезы - что ж, от них хлеб не солится, А что мадам его крутит мордою, Так мне плевать на то, я не гордая. Ой, Караганда ты, Караганда! Если уж тут горда, то на кой го дня! Хлеб насущный наш дай нам, Боже, днесь, А что в России там, так то не хуже здесь. Караганда!.. Что-то сон не идет, был, да вышел весь. А утром делать дел прорву адскую. Завтра с базы нам сельдь должны завесть, Говорили, что - ленинградскую. Я себе возьму, и кой-кому раздам, Надо ж к празднику подзаправиться. А пяток сельдей я пошлю мадам, Пусть покушает, позабавится. Пусть покушает она, дура жалкая, Пусть не думает она, что я жадная, Это, знать, е лучка глазам колется, Голова на низ чтой-то клонится. Ой, Караганда ты, Караганда! Ты угольком даешь на-гора года... А на картиночке - площадь с садиком, А перед ней - камень с Медным всадником. Караганда!..