Как
мы
"на войну ходили"
На съемки фильма "Живые и мертвые" я попал
с подачи Володи Высоцкого. Было это в августе
1962 года. А. Столпера - режиссера картины -
и Л. Кочаряна - второго режиссера - я тогда
не знал, и вдруг они вызывают меня на пробу,
дают почитать сценарий... Оказалось, что Володя
сказал Леве Кочаряну, мол, на роль лейтенанта
Хорышева берите Пушкарева - он подойдет. А сам
Володя в эту картину даже не пробовался. Его
Лева просто взял с собой на съемки. В то время
Володя ходил без работы, а у них с Люсей Абрамовой
вот-вот должен был родиться ребенок. Актер в
таких случаях соглашается на все, на любую работу.
Съемки на натуре проходили в сентябре-октябре
под Истрой. Мы - вся сьемочная группа - жили
там в пионерском лагере практически целый месяц.
Володю это устраивало: там и суточные платили,
и зарплата шла.
В фильме Володя сыграл мало- всего три
эпизода. Один из них, наиболее заметный,-
когда он едет в кузове грузовика. Но это
снимали в мое отсутствие. А вот два других
эпизода - при мне. Первый - в сцене, где
разбирают переправу. Я, помнится, там
что-то командую, а Володя - в группе солдат.
Очень большая массовка и, конечно, на
общем плане разглядеть нас практически
невозможно.
|
Высоцкий и И.Пушкарёв в одной из воинских
частей.
6 ноября 1962
|
Второй эпизод - когда мы с ним тащим по брустверу
пулемет максим . Эта сцена для нас была памятна
тем, что мы тогда, может быть, по-настоящему ощутили,
что такое - быть на войне. Произошло это следующим
образом: сцена выходила плохо, ничего у нас не
получалось, потому, наверное, что я "наигрывал"
с этим пулеметом, как и все обычно делают, изображая
войну. И вдруг (для нас это явилось полной неожиданностью)
на съемки приехал Константин Симонов. Ему была
очень важна эта сцена. Что она у нас не получается,
он заметил сразу, приостановил съемку и очень
много рассказал нам о войне: и что значил для
нас 41-й год, и как люди в бою себя ведут. Симонов
объяснил, что не было патетики, а был кошмар,
ад.
- Представьте себе,- говорил он нам,- что два
человека сходятся не на жизнь, а на смерть в кровавом
поединке. Вы бы в этом случае пошли на врага с
какими-то высокими словами? Нет. Вот и солдаты
кричали не "Да здравствует!", а нечто такое, что
разрывало душу. И они не воевали уже, а дрались
кто как мог: рвали, резали, кусали - превращались,
скорее, в дикого зверя. Чтобы выжить, чтобы победить.
Иначе победит враг. Третьего не дано: не ты, так
тебя...
Мы с Высоцким слушали как завороженные. И во многом
эта беседа способствовала последующей, удачной
съемке нашего эпизода. Думаю, что и для Володи
этот разговор имел в дальнейшем очень большое
значение при написании военных песен.
Кроме того, там же у нас произошел еще один случай,
который позволил нам доподлинно ощутить военное
время, окунул нас в атмосферу тех лет. В процессе
съемок у нас с Володей образовалось "окно" - три
свободных дня. И мы решили сходить в Истру, немного
развеяться, поскольку мы уже почти месяц находились
в этом пионерском лагере, и он у нас буквально
сидел в печенках. А Лева Кочарян нас ни в какую
не хотел отпускать.
- Делать вам там, говорил, нечего.
Что-то мы заспорили. Тогда он нас запер в спальном
корпусе, а одежду нашу куда-то спрятал. В результате
мы остались в чем снимались - в полной солдатской
экипировке. Но решили: все равно уйдем! Стали
подсчитывать: до шоссе километров шесть, ну, максимум
- восемь, а там по шоссе до Истры всего двенадцать
километров. Я говорю:
- Вовка, давай как-нибудь до шоссе доберемся,
а уж там - цивилизация. Может быть, машину поймаем?..
Удрали мы через окно, выбрались из лагеря, пошли
к шоссе. По пути остановили какого-то возницу,
и он за пару пачек курева на телеге довез нас
до шоссе. А мы в военной форме - в гимнастерках,
я с кобурой и с кубарями на петлицах. Притаились
мы в канаве под кустом, выбираем себе машину.
Видим - едет какой-то старенький грузовик, за
рулем молодой парень. Мы его тормозим, объясняем,
в чем дело. Повез он нас, по дороге рассказал,
где и что в городе находится. А парню и самому
интересно - ведь тогда только что прошли по экранам
фильмы "А если это любовь? и "Самые первые", так
что меня, по крайней мере, он узнал. И вызвался
быть нашим провожатым, а заодно и экскурсоводом.
Нас это устраивало, поскольку с нашей экипировкой
на людях не слишком-то покажешься. Впрочем, нам
этого и не нужно было.
Свою программу мы выполнили - погуляли, посмотрели
город, позвонили в Москву, в магазинах кое-что
купили (тут нас опять выручал водитель). Затем
он отвез нас на самый конец города, и мы пошли
обратно в лагерь. По дороге видим - в огородах
картошку копают, И так нам захотелось витаминов!
Володька говорит:
- Ерунда какая-то получается: на улице, можно
сказать, лето, а мы уже месяц свежих овощей не
видим. Давай зайдем и попросим продать огурчиков,
там, помидорчиков, редисочки. И нам хорошо, и
ребятам принесем на салат. Этим и за самоволку
оправдаемся.
На том и порешили, идем и высматриваем домишко
поприветливее. Видим - домик стоит весь кособокий,
бабулька в огороде возится. Открываем мы калитку,
бабуля нас замечает, вытирает руки о фартук и
медленно идет нам навстречу. Я начинаю что-то
объяснять, а она подходит ближе, смотрит подслеповатыми
глазами. И вдруг разглядела эти кубики у меня
на петлицах да как бросится! Обхватила меня, об
грудь бьется и плачет, И кубики эти все гладит.
Я ошарашенно поворачиваю голову к Володьке, а
у того челюсть ходуном ходит, и стоит он бледный-бледный.
Мы ничего не понимаем, а она все обнимает меня
и плачет. С огромным трудом удалось ее успокоить
и усадить на лавочку возле дома. Она, все еще
всхлипывая, говорит нам:
- Пойдемте в дом, ребята, я вам покажу...
Вошли мы в дом - старая крестьянская изба, а на
стене много-много фотографий. И два ее сына: у
одного - один кубик на петлице, а у второго -
два, как и у меня. И она показывает, слезы у нее
текут. Покажет, погладит мои петлицы и снова плачет.
И у нас ком в горле, ничего сказать не можем.
Ну, постепенно объясняем ей, что мы со съемок
фильма, что кино про 41-й год. Она как услышала
про "сорок первый"так опять в слезы. Долго мы
ее успокаивали, наконец сумели растолковать, что
мы артисты, что у нас был выходной день, а теперь
мы воз -вращаемся на съемку. Она нас ни за что
не хотела отпускать, двери заперла, полезла в
погреб, достала множество всякой снеди: тут тебе
и капусточка, и огурчики, и морсик. Баночку достала.
Обижать ее отказом нельзя было, сели мы за стол,
помянули ее сыновей. Она опять расплакалась, потом
стала о них рассказывать...
Долго это продолжалось. Мы рассказываем - она
плачет, она говорит - у нас глаза на мокром месте.
Жарко стало - мы гимнастерки сняли, а нас же по-настоящему
одели: она как увидела исподнее солдатское - опять
в слезы. Говорит:
- Давайте вам хоть постираю.
Мы объясняем, что, мол, нельзя,- это ведь игровое,
его специально пачкают. Она настаивает. В общем,
как мы ни упирались,- она все же отвоевала у нас
портянки и выстирала их. Пока все это сохло, пока
мы разговаривали и закусывали - уже поздно стало,
стемнело. Куда же нам идти? Так мы там и остались
до следующего дня. Она печку растопила - мы с
Володей на печи и улеглись.
Утром просыпаемся - на столе уже все стоит. Ну
мы позавтракали, распрощались с бабулькой - опять
много слез было - и пошли прямиком к себе в лагерь.
Бабуля объяснила, как короче добраться, со брала
нас в дорогу - прямо как на фронт: в платочки
все завязала картошечка горячая, мяско, капустка,
хлебушек. Мы с ней попрощались, приладили все
это на палку, палку на плечё и "пошли на войну".
Игорь Пушкарёв
- актёр кино. Снимался в фильмах
"Штрафной удар", "Наш дом", "Живые и мёртвые"
Из книги ВЛАДИМИР
ВЫСОЦКИЙ Кинематографические воспоминания 1989г
.
|