У каждого из нас - свой Поэт, свой Актер, свой Гражданин.
Я был мало знаком с Владимиром Высоцким. Лишь наблюдал за
ним в течение двух месяцев на репетициях Гамлета в Театре
на Таганке, где мы, студенты,- будущий режиссер Юрий Оксанченко,
будущие операторы Сергей Поваров и Юрий Козельков,- соединив
свои усилия, снимали наш первый в жизни учебный фильм "Быть
или не быть"
А впервые я увидел Высоцкого в фойе Театра на Таганке в прологе
спектакля "1О дней, которые потрясли мир" Он был в тельняшке,
в матросских клешах, с гитарой в руках. Мне было девятнадцать,
и, как для тысяч сверстников, он давно стал для меня кумиром.
Вместе с Окуджавой, Визбором, Галичем, Клячкиным, "Биттлз"
я записывал на магнитофон его бунтарские, будоражащие душу
песни. А в тот день мы стояли совсем рядом и он вместе с другими
актерами громко пел: "Как родная меня мать провожала.." Пел
залихватски, отчаянно. А потом я услышал: "Айда, за нами,
братва!" И все двинулись в зрительный зал. Незабываемые минуты...
 |
| "10 дней
которые потрясли мир" |
А потом на репетициях "Гамлета "один из моих друзей сказал:
"Когда Высоцкий кричит: "Быть или не быть!!!?" - я внутренне
сопротивляюсь, потому что мне кажется, что он-то про себя
все давно знает и давно решил, что быть. Этот вопрос не для
него. Он не может бояться "страны, откуда ни один не возвращался...".
В те два месяца мы буквально не выходили из театра, делая
двадцатиминутную ленту. Камеры Высоцкий не замечал и не стеснял
нас. Понимая, что мы волнуемся, за исход фильма, откликался
на все просьбы. Прощал неловкость, нашу суету и неумение вовремя
снять. Мы же старались не обращаться к нему лишний раз, поскольку
видели, что все, что он делает,- на пределе наших представлений
о физических и духовных резервах.
Казалось, он умеет расслабляться, как опытный спортсмен. Перед
началом репетиции он сидел, развалясь у стенки, на полу, тихо
перебирая струны. Потом медленно вставал, медленно шел. Остановившись,
тихо произносил первую поэтическую строку: "Гул затих, я вышел
на подмостки..." Потом - я помню это ощущение- словно гигантская
многотонная волна, взмывался и обрушивался его голос в зал.
Приходило ощущение: "Почему Пастернака не поют?",
"Гамлет"
Конечно, все это - только мои мимолетные впечатления... Мне
не дано было понять его жизни. Наверное, для этого с ним нужно
было бы играть на сцене, долго наблюдать или снимать настоящий
большой фильм.
Последний раз я наблюдал за ним на праздновании юбилея Театра
на Таганке в ВТО. Меня пригласили с фильмом. Я опоздал и бегом
поднимался по лестнице на последний этаж. И вдруг услышал
торопливый перебор гитарных струн и тихое, в четверть голоса,
пение Высоцкого. Я остановился и остался незамеченным. Иногда,
чтобы увидеть самое главное, надо опоздать.
Он сидел в полумраке, в пустом фойе, у окна. Рядом с ним на
стуле лежал ворох бумаг. Гитару он держал на коленях и, перегнувшись,
придавив рукой к стулу белый лист, что-то быстро писал. Потом
бросил ручку и начал играть, пытаясь тихо петь. Остался недовольным.
Мотнул головой. Вычеркнул. Кто-то выглянул из зала. "Володя,
кончай, сколько можно? Все же ждут. Ну?!". "Уже иду" сказал
Высоцкий и снова начал быстро писать. Еще минуту он думал
над текстом, потом начал медленно собирать листки. Зажав гитару
под мышкой, открыл дверь и вошел в зал. А я с отчаянием подумал:
хватило бы одной кассеты, чтобы это снять!
Он поднялся на сцену. Вынул из держателя микрофон, повернул
острым концом эту железку к себе, наколол, как продавец чеки,
на него свои листки и начал петь. Это была очень задиристая
песня о театре, об актерах, о времени и о жизни. Потом я её
больше не слышал. Зал аплодировал, смеялся. Спев очередной
куплет, удивился сам себе и громко говорил: " Это у меня,
оказывается, зачёркнуто. Этого не нужно было петь. Я в темноте
писал, а тут свет бьёт в глаза, и я не понял". Все хохотали.
Казалось, он вечен.
…Пять лет без движения лежала моя заявка на фильм о Высоцком.
Лежала прочно…
Не могу простить себе, что не пробил право на съемки, хотя
бы для кинолетописи.
И опять казалось, что он вечен…О смерти его узнал утром во
время одного из полуфинальных боев по боксу. Шла Московская
Олимпиада, и я снимал фильм. В этом же зале, за перегородкой,
вел съемки баскетболистов Юрис Подниекс, поразивший нас всех
недавно своей картиной "Легко ли быть молодым?". Для связи
с операторами нам выдали рации. Я держал свою у щеки и смотрел
на ринг. Вдруг она зашипела, и взволнованный голос Юриса из
соседнего зала произнес: "Ребята, вы меня слышите? Высоцкий
умер. Вы поняли меня?!" - и выключился, чтобы услышать ответ.
Ошеломленные бедой, мы онемели. Юрис опять включился и переспросил:
"Вы меня поняли?!"
А. ИВАНКИН
Из книги ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ Кинематографические
воспоминания 1989г